Валерий Городецкий - Гаврош, или Поэты не пьют американо

Спустя вечность мы подошли к заветным ступенькам. Она лишь хлопнула по плечу, шепнула «спасибо» и побежала туда, навстречу новому испытанию…

Преображение – вот что самое загадочное. Миг перехода в иное пространство, которому не устаешь удивляться. Секунду назад рядом с тобой стоял обычный человек, возможно, он трясся от страха или выглядел подавленным. Я опрашивал многих, всех кто попадался, из когорты выходящих на сцену. И все они испытывают СТРАХ. Да, каждый выход не дает гарантий, кто бы ты ни был – обладатель «Грэмми» или человек, впервые рискнувший прийти на конкурс «Ищем таланты». Что там на сцене такого, что им все время приходится преодолевать себя, дабы получить ЭТО? Тот священный Грааль, ради которого тратятся месяцы, годы, а порой, и десятилетия упорных репетиций. Он достается лишь единицам счастливчиков, да и, доставшись, преподносит порой больше неурядиц, нежели долгожданного счастья.

Как бы то ни было, но когда она взошла на сцену, все встало на места.

Это ведь мы возвращаемся домой, в обычную жизнь, оттуда, откупившись подаренным букетом и ударами ладони о ладонь, а Поэт живет там, абсолютно один, как Робинзон Крузо на необитаемом острове, он возвращается туда из царства обыденности и суеты. В наших сутках остается на жизнь еще двадцать два часа, а в его сутках их всего два.

Потому наша жизнь часто кажется длиннее.

Нас было мало. Несколько тысяч. Ты либо попал, либо нет. Третьего не дано. Возрастом до семи и после семидесяти семи. Галстуки, шорты, лосины и фуражки с лампасами, твой гардероб не имел большого значения.

Как ты попадал непонятно. У каждого дорога своя. Но всегда было то самое мгновение. Ты ехал в машине и слушал радио, или кто-то давал кассету, или ты просто шел по торговым рядам, когда выстрел настигал, неумолимо и точно.

Я говорил со многими, и каждый помнит ту секунду, когда мир изменился. Было До и После. После ты уже не пропускал ни одного концерта. Ты прилагал усилия, чтобы найти себе подобных, чтобы зацепиться за «то ощущение», стараясь возродить его, но порой лишь бередя рану до крови и натирая мозоли на кончиках пальцев.

Их лица постепенно блекнут в памяти, оставляя лишь нечеткие силуэты и отголоски былых событий.

Желтый, классический Москвич 2140. Он не был предназначен для ралли или для гонок.

Лишь после концерта в ДК Ленсовета ему пришлось выжать 120. Случилось это так.

То был хороший, крепкий концерт, которые остаются в памяти надолго. С бисами, счастьем, единением всех со всеми и прочими добротными атрибутами, неизменно сопровождающими правильные концерты. А у Гавроша они все правильные.

После концерта мы загрузили багажник цветов и гитару.

Раздав автографы, а заняло это минут тридцать, Гаврош прыгнула в Москвич, предпочтя его казенному Мерсу, чем несказанно меня обрадовала. Загрузилась также Ксюха из группы «Тотал», Чайка и кто-то еще.

Под свист и улюлюканье, мы отъехали с Ленсоветовского заднего двора и выехали на Каменноостровский проспект.

На перекрестке с нами поравнялась «девятка» с незнакомыми девчонками.

Они бесновались, показывали большие и средние пальцы и что-то кричали через закрытое стекло.

– Гони, – закричала вдруг Гаврош прямо мне в ухо, и от неожиданности я втопил педаль газа в пол.

Лишних деталей типа инжектора и компьютера в Москвиче нет, поэтому бензин поступил в двигатель сразу. До 60 мы разогнались секунд за 10. Через 30 секунд на спидометре уже была сотня.

Раньше я думал, что это максимум.

Рядом с Гаврошем так всегда – то, что неподвижно, начинает шевелиться, то, что ползет – начинает ускоряться. А то, что едет, начинает летать.

На ближайшем повороте я резко тормознул и свернул направо. «Девятка» тоже успела тормознуть и тоже свернула.

Выскочили на набережную и там ускорились.

«Девятка» не отставала.

– Жми Глеб Егорыч… – заорал кто-то в ухо, и я поддал еще газа.

Не знал, что старый отцовский Москвич способен выжать 110, но это случилось.

2 светофора были зелеными, мы были с ними в сговоре той ночью.

Помню только, что Ксюха на заднем сиденье каждые 60 секунд кричала истошным голосом «Ксюха будет транссухой!» и дико ржала.