Виктория Полечева - Рассказы из шкафа

…"Дура,

плакса,

вытри!" —

я встал,

шатаясь, полез через ноты,

сгибающиеся под ужасом пюпитры,

зачем-то крикнул:

"Боже!",

бросился на деревянную шею:

"Знаете что, скрипка?

Мы ужасно похожи:

я вот тоже

ору —

а доказать ничего не умею!"

Музыканты смеются:

"Влип как!

Пришел к деревянной невесте!

Голова!"

А мне – наплевать!

Я – хороший.

"Знаете что, скрипка?

Давайте —

будем жить вместе!

А?" – мягко закончила Нина. Она стояла на сцене, разгоряченная и счастливая. Грудь ее взволнованно поднималась, щеки пылали, взгляд, полный звезд уперся в темный потолок актового зала. Ей аплодировали, долго и протяжно. Читать Маяковского так, как читала она, не дано было никому. Казалось, она через года протянула руку к почившему поэту, и он крепко ухватился за нее, вернулся в мир говорить устами юной девушки то, что не успел сказать при жизни.

Нина любила Маяковского больше жизни. А еще она любила Вадика. Он сидел в первом ряду, нахально щурясь и улыбаясь ей.

– Вроде, неплохая Нинка, да? – шепнул он другу, сидевшему рядом.

Толик не ответил. Он аплодировал с такой силой, что отнимались ладони. Звенящий голос Нины проникал в самое его сердце, прочно занимая там место на долгие годы.

– Э, Толик, ты че, – Вадик недовольно ткнул друга под ребро, когда тот подскочил на ноги.

Вадик сам подал руку Нине, сходящей со сцены, и провел к ее месту.

– Ты че на нее так смотришь, Толик, я не понял? – настойчиво повторил Вадик.

– Уже и посмотреть нельзя? – Толик еще раз тоскливо обернулся в Нинину сторону, но, встретив гневный взгляд друга, нахмурился. – Нина-то тебе зачем? Ну, готовит она тебя к экзаменам, за тебя все решает. Но в другом смысле она же тебе не нужна.

– Это в каком таком смысле? – Вадик наклонился к другу и легко стукнул того по макушке. – Я, может, на ней жениться хочу. Хорошая она. Борщ ты ее пробовал? А я пробовал.

Толик заметно побледнел и откинулся на спинку кресла. Шум в зале внезапно затих. Толик знал, что такая красивая, такая умная и добрая Нина не выберет никогда его – глупого ботаника в толстых очках. Вадик был другим, он девушкам нравился. Влюблялись в него многие. Да вот только он никого, кроме себя, не любил.

На свадьбе Толик громко и надрывно кричал «Горько!», напился так, как никогда не напивался. А по пути домой уселся на лавку и рыдал, как обиженный ребенок. Толику было больно. По-настоящему, по-человечески больно.

Общаться с Вадиком и Ниной перестал Толик, когда им минуло за тридцать. У четы уже подрастали двое детей, а Толик не мог видеть, как гаснет огонь в Нининых глазах, как забывает она стихи. Как забывает саму себя.

Нина стояла на остановке, нервно дергая Олежку за руку. Сын все время рвалась за воробьем, а светофор почти загорелся зеленым. Благо, получилось пристроить в ближайший садик, через дорогу. После младшего нужно завести в школу среднюю – Машку, там у классной руководительниц снова были какие-то вопросы.

В проезжающем мимо автобусе Нина рассмотрела свое отражение и раздраженно отвернулась. Она все еще не свыклась с той блеклой полной женщиной, которая преследовала ее от зеркала к зеркалу.

Старший сын, Крилл, уже целый год жил отдельно, а Света выросла достаточно, чтобы присматривать за младшими, и Нина устроилась на работу. Старый друг мужа, Толик, с радостью взял ее к себе учителем. Нина мечтала вновь вернуться к литературе, но она боялась, что не сможет разжечь в себе той искры, которая горела в ней в юности. А учить чему-то невозможно, если ты не одержим предметом. Как вызвать интерес к тому, что ты сам находишь скучным и посредственным?

Толик отчего-то избегал ее, но зарплату платил исправно, претензий не предъявлял никаких, горячо рекомендовал ее родителям.

Нина готовила ужин, а в голове звучало привычное: «Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так по-детски, что барабан не выдержал: "Хорошо, хорошо, хорошо!"

– Вадик, слышишь? Я вот решила с ребятами весенние чтения провести.

– Хорошо, хорошо, – раздалось с дивана. Вадик не привык отвлекаться по мелочам.

– Вадик. А ты помнишь, как я стихи читала? Я хорошо читала?

– Нинка, че ты мямлишь там? Я помню, что ли, как ты читала? Дурью маялась. Готово скоро будет?

– Скоро, скоро, – ответила Нина.

Она отвернулась к окну и заплакала. Тихо беззвучно, от невыносимой, щемящей тоски.