Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

И за два года до отъезда из Сургута Алиса сломала скорлупу сама, сломала свою замкнутость, свои комплексы, и, сломя голову, побежала на звук голосов. Бабочка выпорхнула к свету.

– Ну что, может уже пришло время спеть что-то народное? – вывела ее из ступора Эля. – Ты будешь на запеве?

Вадим, распевающий «Небо цвета мяса, мясо вкуса неба», резко замолчал. На Алису уставились три пары глаз. В обычной жизни такая ситуация бы ее смутила, но алкоголь всегда действовал расслабляюще, и Алиса только слабо улыбнулась. На пьяную голову ей всегда пелось удивительно хорошо. И она начала:

Эля счастливо вздохнула, и они с Вадимом подхватили:

В этот момент Алиса почувствовала, что примирилась с городом окончательно. Здесь тоже можно было жить – и жить неплохо! – и здесь тоже есть люди, у которых, может быть, те же чувства и те же мысли. И можно петь у костра, и чему-то смеяться, и дурачиться, и грустить, и влюбляться. И дышать морем, и видеть море, и слышать море. И еще раз – жить. А что для этого надо было? Всего лишь странный улыбчивый мальчик и пару стаканов «детского» вина…

«Я казак еще живой!» напоминало Алисе об одном из загулов на первом курсе института. Они с одногруппниками отмечали посвящение в студенты на даче у старосты, и посреди ночи небольшой компанией пошли в круглосуточный киоск за новой порцией алкоголя, а на обратном пути захмелевшая Алиса в потемках ухнула с насыпной дороги вниз, больно подвернув ногу. Фонари не работали, и все обеспокоенно начали кричать в темноту: «Лиса, Лиса, ты живая?», на что Алиса прокряхтела: «Еще жива…». После она часто мысленно повторяла эту фразу, просыпаясь утром с головной болью в неизвестных квартирах. «Алиса еще жива», – говорила она сама себе, и, ободренная этим фактом, начинала играть в «Угадай, где?».

– Вот это, я понимаю, песня! – довольно протянула Эля. – Ну и какой после этого может быть Армин Ван Бюррен?

– Тут уж скорее Армен Бюррюнян, – сказал воскреснувший Павел, – ничего вы так погорланили, я аж проснулся. А пива нет больше моего?

И сакральная фраза, которую Алиса слышала много раз, и которая не могла не прозвучать в такой вечер, вышла тоже на местный, кавказский манер:

– Вообще, у меня еще чача есть, – и Вадим гордо вытащил литровую бутылку из рюкзака.

– Я бы попробовала, – подключилась Алиса. Жить было на удивление хорошо.

Домой Алису Капуста дотащил на спине.

– Осталась бы у нас ночевать, – пыхтел он, с трудом поднимаясь на гору к теткиной высотке.

– Я же девушка приличная… – с трудом мямлила в ответ Алиса. От свежего ночного воздуха кружилась голова, а недовольное полаиванье собак из частных домов сливалось в какую-то агрессивную пьяную песню.

– Ну-ну…

Алисе казалось, что она плывет по воде, а в воде отражается дорога, двор, подъезд, лифт, теткина прихожая…

– Где постельное белье? – вывел ее из полусна голос Капусты.

– Ты что же это, ночевать останешься? – загадочным голосом спросила она, одной рукой все же показывая на шкаф, а второй придерживая дверной проем, чтобы тот не упал.

Ответ Капусты растворился в воздухе. В воде, захлестнувшей пространство, отразилась постель. Постель пахла сном.

– Знаешь, внутри меня есть маленькая Алиса. Она веселая и любит общаться с людьми.

– Мне нравится маленькая Алиса, – улыбнулось пространство голосом Капусты.

– Сейчас я в тебя влюблюсь…

«Мама!» – плакал голос маленькой Алисы в голове. – «Мама, где ты?»

«Чшшшш, тихо, маленькая, я здесь», – обнимали ее теплые мамины руки, и большая Алиса сворачивалась клубочком на разложенном теткином диване, где-то далеко от этих рук и от этого голоса, – «моя самая сладкая, любимая девочка, чшшш, я здесь, с тобой, спи. Нужно спать».

«Мама! Не уходи, мама! Я так соскучилась, так хочу быть с тобой! Побудь со мной, пока не усну?»

«Я никуда не уйду, я так тебя люблю, как я могу уйти? А сейчас – засыпай…»

«Мама!»

И мама, неровно спящая на другом конце континента, укрывала свою большую дочку руками Капусты, и заботливо подворачивала одеяло, и после этого уже спокойнее засыпала рядом, на кресле, неудобно подогнув под себя ноги в рваных джинсах. И большая Алиса, готовая бежать из-под семейной опеки на край света, растворялась в маленькой, готовой вечно посапывать под маминым крылом, и теперь уже вода обращалась сном, тревожным, похмельным, в нем было и море, и вечер, и маджар, и голоса, и в тоже время, не было ничего, ничего важного, из-за чего можно было взять и проснуться.