Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

«Носки – в туфли, куртку – сверху», – пытался думать он, а вырывалось:

– Бабушка не может за тобой уследить, ты же хуже младенца! А она так сильно любит тебя, что верит каждой твоей бредне!

– А вы меня не любите, что ли?!

– Еще как любим! – почему бокового кармана нет, почему липучка оторвана? – поэтому мы и вмешиваемся! Но доверия тебе, Алиса, нет никакого! Никакого, понимаешь?

Джинсы, джинсы, зачем столько джинсов?. .

– Бабу Нину не навещаешь, ты же знаешь, как ей тяжело?

– У бабы Нины слишком грустно…

– А покажи мне место, где не грустно!! – взорвался отец, увидев надорванную боковую ручку чемодана.

В самолете оба немного успокоились. Столкнувшись с Алисой на пути в туалет, папа отвел глаза и запыхтел. Это означало, что он переживает новую разлуку, а еще означало, что он уже немного начинает сомневаться в своем решении. Так всегда – по-настоящему ни в чем не сомневалась только мама. И хотя переделать уже ничего было нельзя, что-то злобное в Алисе заставляло ее прожигать отца взглядом.

«Пусть помучается», – мрачно думала она.

Приземлившись, оба ахнули от удивления. Можно было много читать заметок про будущую Олимпийскую столицу, масштабные реконструкции и прочее, но очутиться вместо спичечного коробка с душным залом ожидания и маленькой каморкой, до потолка забитой багажом, в настоящем аэропорту было действительно удивительно.

– А не были-то мы здесь всего-ничего, – пробормотал отец, подхватив Алисин чемодан с красивой вертушки раздачи багажа, – а тут уже Новые Васюки отстроили.

По всем правилам ППЦ, они быстро протолкнулись сквозь толпу галдящих таксистов, и сели на аэроэкспресс до железнодорожного вокзала Сочи, откуда уже можно было вызвать такси за разумные деньги и доехать до курортного городка Мамайка, где жила отцовская двоюродная сестра, к которой он и привез Алису.

Удобные кресла и вид моря за окном немного расслабил обоих, и отец в который раз стал рассказывать Алисе про ее тетку – какая она строгая и справедливая, и как он ее боялся большую часть жизни.

«Что ж вы меня ей так легко отдаете, такой страшной и строгой», – уныло думала Алиса, прижавшись щекой к стеклу. В Омске у нее остался любимый мальчик, любимые друзья, любимые места, звуки и запахи. Все, как когда-то в Сургуте. Жизнь снова повторялась.

– Мы с мамой тебя очень любим, – сказал отец, – и, если можно было бы поступить по-другому, мы бы поступили.

– Я же могла поехать с вами. И вы бы сами за мной присматривали.

– Алиса, тебе скоро двадцать! Начни своей головой уже пользоваться, наконец! И куда ты с нами поедешь, в Китай? А учеба – по боку?

– Дался вам этот Китай… Можно и у нас хорошо работать. А чем учиться в этом сочинском РГСУ, так лучше вообще нигде…

– Да ты и в Омске не смогла ни в один приличный ВУЗ поступить, так что помолчи. РГСУ твоего института Сервиса ничем не хуже.

Алиса молчала. Китай был, как всегда, маминой идеей. Маме нужно было наладить отношения с папой, а для этого нужны были кардинальные перемены, и простая смена обоев на кухне тут уже не помогала. И разговор похожий уже был – три года назад, когда Алиса с отцом ехали из Сургута в Омск, и все было один в один, только без моря.

А вот сейчас море было. Море синело под солнечным небом, голубело у рваных берегов, море резалось черными бунами и ширью бескрайней вливалось в горизонт, и Алисе казалось, что даже сквозь стекло она слышит его солоноватый, свежий запах.

– Все это уже было, – наконец, сказала Алиса. Перед глазами ее мелькали смутно знакомые из детства слова – Кудепста, Хоста, Мацеста. Полная тарабарщина.

– Было. Да только ты еще в прошлый раз должна была выводы сделать.

– Может, я и сделала…

– Может, и сделала, да не те.

Вчера, приступив к сбору чемодана, Алиса с отцом, усевшись друг напротив друга, стали копать яму. К утру яма стала уже такой большой, что, свалившись в нее, можно было убиться, даже не долетев до дна. На то, чтобы ее засыпать, уйдут годы, а отец пробудет с Алисой только сутки. Значит, останется еще одна яма из обид и упреков на Алисиной совести.

На следующее утро они с отцом пошли на пляж, и последние пару часов до его отъезда просто смотрели на море. Октябрь перевалил за середину, закрывались лавчонки со сланцами и надувными матрасами, редели лотки с горячей кукурузой, но пляжная жизнь продолжалась: степенно прогуливались по берегу пожилые парочки, знакомились друг с другом собаки на длинных поводках и их хозяева, вдоль берега бегали дети, а последние в этом сезоне туристы с воплями купались в остывающей воде.