Даша Берег - Три времени года в бутылочном стекле

– Что ты так нажрался-то? – спросила Ада, двумя пальцами поднимая бутылку из снега. В водке Ада не особо разбиралась, но, судя по кривой этикетке, она была совсем дешевой, да и самой водки в бутылке осталось уже немного.

– Ну да, мужики не аристократы, – словно угадав ее мысли, сказал Кирилл, садясь в снегу и зажав зачем-то собаку под мышкой. Желтопёс недовольно заскулил, – зато добрые. Все поняли, все решили. Слушай, думаю, Желтопёску домой забрать, что он тут один постоянно, а?

Аде сложно было представить собаку уродливей. Если б Желтопса можно было увеличить, то он вполне бы смог сойти за какую-нибудь диковинную тварь из Средиземья.

– Ты же говорил, что он слишком хитрожопый для собаки?

– А я привык жить с хитрожопыми, – заявил брат и, подавшись вперед, вырвал у нее из руки бутылку.

– Так что случилось? – отрешенно повторила Ада, глядя, как Кирилл пытается занюхать водку шестью Желтопса. – Праздник какой?

– Не праздник, но поввод есть… Ты водку будешь? Это трудная вода, – Кирилл почти счастливо засмеялся и раскинулся на снегу, – хотя нет, тебе же еще нас домой везти. Да ты и сама неплохо справляешься, с водкой-то…

Эти слова как-то больно хлестанули Аду по душе, но ей почему-то впервые не захотелось ничего отрицать. Она опустилась на корточки перед лежащим братом и тихо призналась:

– Я не водку пью, а вино.

– Плохо это, Адель…

Желтопёс теперь уверенно кружил вокруг них обоих. Вечерний мороз неприятно пощипывал щеки, руки мерзли без перчаток.

– Ты думаешь погрузиться на самое дно? Думаешь, там найдешь для себя выход? – Кирилл не вставал, и Ада не видела его лица, но голос его звучал на удивление трезво. – Словно в самый последний момент кто-то подскажет тебе правильное решение, и ты увидишь то, чего раньше не замечала? На дне ничего нет, Адель. Только само дно.

– А как же затонувшие сокровища?

– Скорее, чье-то разбитое судно…

– Я с Денисом рассталась, – почти беззвучно произнесла Ада и закрыла лицо руками. Мир вспенился и обрушился куда-то вниз.

– Ну и слава Богу, – серьезно сказал Кирилл и с трудом приподнялся. Ему показалось, что он начал трезветь, но трезветь было невозможно, неправильно, и он сделал большой глоток из бутылки. Мир приятно покосился в стороны, и улыбнулся ему Желтопёсьей мордой, – и ты не захочешь потом все пере. переиграть?

– Не хочу ничего переигрывать. Я просто поняла, что он мне его не вернет. Его. Моего времени. Оно просто прошло.

– Его и так тебе никто не вернет, хоть с Денисом, хоть без.

– Я знаю. Но так у меня еще есть шанс. Хоть на что-то. А с ним шанса уже нет…

– Я в жопу пьяный. Наверное, ты мне завтра все расскажешь. Я сейчас не могу ничего понять. Совсем.

Мир стянулся вокруг этого маленького пятачка, он давил на Аду, словно пытаясь задушить, или, наоборот, пытаясь спасти, выдавив из нее всю черноту, вставшую поперек горла, и, не в силах это терпеть, Ада зарыдала. Она плакала, не убирая рук от лица, руки промокли, а с глаз, должно быть, потекла тушь, как когда-то давно у ее подружки, когда-то давно, когда этого ничего еще не было и не могло быть. Слезы изливались откуда-то изнутри, из самого потаенного ее нутра, слезы могли бы вымыть всю черноту из ее души, но не вымывали, а только распыляли ее вокруг, слезы опустошали, но не приносили облегчения, как не приносило ей облегчения и вино, и водка брату, и ничего, ничего в этом мире. Все было самообманом – и любовь, за которую она так цеплялась, и мечты, которым не суждено было сбыться, ничего этого не было на самом деле, а была только ночь и пустота.

Не переставая рыдать, ей захотелось, чтобы все вокруг исчезло, провалилось в тар-тарары, все – и пьяный брат, и уродливая псина, и Денис со своей семьей, и журнал «Я такая», и разочарованная мать, а она наверняка была разочарована ей – незамужней и бездетной, и она вспомнила: «покончив с собой, уничтожить весь мир», и то, что было перед этим – «на патриархальной свалке устаревших понятий, использованных образов и вежливых слов», и ей действительно захотелось умереть, но так, чтобы все вокруг при этом умерло тоже, и осталась одна пустота. Но, как и говорил ранее Кирилл, это было невозможно.

Брат задумчиво глядел куда-то вбок, взлохмачивая шесть Желтопса на холке. Ему чудилось, что он оказался в бутылке из толстого стекла, и вся его прошлая жизнь осталась за этим стеклом, а внутри был полный вакуум. Рыдания сестры тоже были снаружи, и далеко, и близко, но он ничем не мог ей помочь, так же, как и она ему. Эти беды нужно было пережить им каждому по одиночке, иначе не встать и не пойти дальше.