Николай Сафонов - Старый дом

Миша — страстный игрок, и для него кроме игры на бегах ничего святого не существует. Он может запросто продать мать, друга, любимую девушку, если они как-то мешают игре. Оказывается, Нина вовсе не была его женой, а жила вместе с ним на положении содержанки. Он и познакомился-то с ней только потому, что она какое-то время была ему полезна. Нина, будучи еще студенткой, занималась на ипподроме в конной секции и как любитель иногда принимала участие в заездах. Такие заезды любителей администрация ипподрома устраивает примерно раз в месяц, чтобы проверить ту или иную лошадь, которую какой-нибудь наездник затемнил до невероятности. Едут любители честно, каждая хочет выиграть в заезде, и поэтому они, как правило, выбивают из лошадей все, что в них имеется, и лошадь в любительском заезде показывает все, на что она способна. Но честная езда кончилась, как только к любителям пробрался Миша и такие, как он, зарядчики. Они подкупали девушек и превратили любительские заезды в обычные, жульнические, и теперь угадать, кто выиграет у любителей, гораздо труднее, чем отгадать в профессиональном заезде. Миша на Нине заработал целую кучу денег, пока не догадались убрать ее из любителей. Но, как говорится, лиха беда начало. Другие любители уже вошли во вкус жульничества, и Нина еще долго приносила Мише пользу, поддерживая связь с бывшими подругами, и через них снабжала Мишу ценной информацией. Да и в игре она ему помогала. Своим обаянием Нина делала больше, чем Миша подлостью и хитростью. Она удерживала возле себя нужных для Миши людей, а то и вообще служила подсадной уткой, наседкой, знакомилась с человеком, на которого ей указывал ее повелитель. Миша на ней зарабатывал деньги, а ей эта игра тоже нравилась. Но она даже не догадывалась, что живет с самым настоящим миллионером, только подпольным. В конце концов Миша свихнулся на деньгах. Правильно говорят в народе: нажито махом, и пошло прахом. Так случилось и с богатством Миши. Его обворовали, причем самым простым способом. Деньги Миша, может быть, не все, а большую часть, хранил дома. И не придумал ничего умнее, как использовать для хранения денег способ, описанный Ильфом и Петровым в романе «Двенадцать стульев», он так же, как и герой романа, замуровал свои деньги в стул, под обшивку. Я на этом стуле сидел десятки раз, бывая в гостях у Миши, но мне и в голову не приходило, что я сижу на деньгах. Не знала об этом даже Нина и узнала лишь тогда, когда ее вызвали в милицию и предъявили вздорное обвинение в краже десяти тысяч рублей из стула в комнате Миши. Вернее, обвинение ей предъявил не следователь, он лишь деликатно выяснял обстоятельства дела, и Нина для него была одной из подозреваемых, обвинение в краже денег ей предъявил Миша, когда однажды, вернувшись домой, обнаружил в своей квартире распотрошенный стул, именно тот самый, под обшивкой которого он хранил наличными более десяти тысяч рублей. Заявил Миша в милицию вгорячах, не подумав о последствиях, а они для него оказались со знаком минус. Милиция, конечно, по его заявлению возбудила уголовное дело, но заинтересовалась и личностью Миши: а откуда у простого советского инженера с окладом в сто шестьдесят рублей в месяц оказались в наличии столь крупные деньги, вот Мише и пришлось изворачиваться, и в конце концов он вынужден был открыть источник своих побочных доходов.

Нину я успокоил. Если она действительно не имеет никакого отношения к краже денег, то пусть спит спокойно, никто ее не привлечет к уголовной ответственности. Одних подозрений бывшего сожителя недостаточно, чтобы предъявить ей обвинение, а уж если такое случится, то я с удовольствием возьму ее защиту на себя и в суде произнесу такую речь и так обрисую Мишу, что любой суд оправдает ее. На этом мы с ней и расстались. Больше я ее на ипподроме не видел. На какое-то время с трибун исчез и Миша, а затем его фигура снова замелькала среди игроков, но не было в его манерах былой уверенности, что-то сломалось в нем после кражи денег. Да мне и не до него уже было. Я все больше и больше втягивался в бега, изучал механизм жульничества, обзаводился новыми полезными знакомствами. Но странное дело, чем больше я вникал в суть, тем труднее становилось выигрывать, и тем больше я запутывался в сетях игры, смутно сознавая, что выбраться из этого болота мне вряд ли удастся.

Его так все и звали на трибуне, Ваня-Ваня, и если вдруг он не появлялся неделю-другую, то игроки начинали справляться о нем, так все к нему привыкли. И пропади на площади Пушкина памятник великому поэту, и то бы многие посетители центрального московского ипподрома не обратили на это внимание, а вот если исчезал на несколько дней Ваня-Ваня, это сразу бросалось в глаза. Он и впрямь был примечательной личностью на нашей трибуне. И хотя полностью его имя-отчество было Иван Николаевич, да и по годам его мальчиком никак не назовешь, Ивану Николаевичу под пятьдесят, имел уже двух взрослых дочерей, все обращались с ним как-то несерьезно.