Виржини Гримальди - Аромат счастья сильнее в дождь

Несколько секунд я наблюдала за мамой в ожидании ответа, которого не последовало. Она сидела неподвижно, глядя в пустоту. Я молча развернулась и ушла в свою комнату, разочарованная.

Войдя в спальню, я вдруг почувствовала, что в ней чего-то не хватало. Чего-то неощутимого, незначительного; и тем не менее этого не хватало, и я отлично это чувствовала. Я напрягла мозги и постаралась вычислить, чего же именно. Потом поняла — гнева. Впервые за столько времени я не испытывала гнева, ни малейшего.

Пока я рассказывала о маме, доктор Паскье резко встал и подошел к окну. Я впервые увидела его во весь рост. Теперь я знала, что и носки у него тоже подобраны в тон к остальной одежде, а брюки достаточно коротки, чтобы можно было это оценить.

— Подойдите ближе, — прошептал он.

Я тоже встала и присоединилась к нему. Он кивнул в сторону улицы.

— Что вы видите?

— Улицу, здания, машины…

— А что сегодня необычно?

— Понятия не имею. Может быть, дождь?

Он удовлетворенно кивнул.

— Да, сегодня идет дождь. Большинство людей его не любят. А вам нравится дождь?

Я отрицательно покачала головой.

— Почему? — спросил он.

— Не знаю, я всегда терпеть не могла дожди. Я не переношу того, что вызывает у меня печаль. Дождь, серое небо, ночь, романы с несчастливым концом, телевизионные репортажи, аэропорты. Мне кажется, меня пугает несчастье в любом виде. Каждый раз, чувствуя грусть, я боюсь погрузиться в нее окончательно и уже не выплыть.

На самом деле я ни о чем таком не думала. Произнося слова, я попутно их осмысливала.

— Вы только что прошли через дождливый период, без сомнения, один из наиболее мрачных в вашей жизни. Немудрено и естественно, что вы промокли до костей. Однако вы сумели выплыть, не так ли?

— Так.

— Как вам это удалось?

На обдумывание понадобилось несколько секунд:

— Я говорила себе, что рано или поздно это пройдет, цеплялась, как могла, за любые приятные вещи, даже самые ничтожные.

Я увидела на его лице широкую, во весь рот, улыбку.

— Вот. Вы все поняли.

— Я не вполне уверена…

— Вам больше не нужно бояться несчастья. Чем сильнее давят на вас его тиски, тем больше человек способен оценить позитивные моменты. Когда счастье воспринимается как что-то обычное, его не замечают.

Слова доктора прошли сквозь мои железные доспехи и застряли в сердце. Я впервые почувствовала, что счастье должно было уйти из моей жизни, чтобы я поняла, насколько им дорожила.

Глядя на меня пронзительно, он медленно, как всегда, когда считал высказывание важным, проговорил:

— Больше всего можно осознать счастье, только находясь на пике несчастья.

— Но это значит, что мы должны оставаться несчастными до конца дней?

— Нет! Это означает, что какова бы ни была ситуация, в ней всегда есть нечто позитивное для тех, кто в состоянии его разглядеть. Стоит один раз это понять, и все, в том числе и сама жизнь, обретает куда больше вкуса.

Мы молча наблюдали, как по стеклу стекали крупные капли. Месседж был понят. Мне не следовало бояться дождей. Аромат счастья сильнее в дождь.

Возвращаясь с работы, я, как всегда, забрала почту. Там оказался только рождественский каталог и еще конверт без марки. Я понадеялась, что это письмо от Бена. Я давно ждала его. Наверняка он наконец-то выбрал время, чтобы мы обсудили с ним наши письма, как он написал в своем последнем послании. Но почерк оказался другим, зато я без труда узнала округлые буквы и затейливо выписанные прописные.

На кухне отец готовил ужин, мама ему помогала. На этой неделе Жюль оставался у Бена, и дома было тихо. Прежде чем удалиться к себе, я поцеловала родителей и перекинулась с ними несколькими словами.

Покидая кухню, я украдкой посмотрела на маму, но она старательно отвела взгляд в сторону. Я отправилась к себе в комнату с письмом в руке и с сумкой через плечо, недоумевая, с чего это ей взбрело в голову писать мне.

Дорогая Полина!

Разговоры не всегда нам с тобой удаются, но мне тоже хотелось бы кое-что рассказать, назвав это «нашими воспоминаниями».

Люблю тебя до конца времен.

Было страшно, холодно и очень больно.

Мне исполнилось двадцать четыре года, и я впервые собиралась дать жизнь новому существу. Я не знала, чего следовало ожидать, поскольку мама никогда не затрагивала со мной подобных тем. Единственное, что приносило мне успокоение, это прикосновение к моему животу, в котором временами уже толкалось крошечное создание.