Виржини Гримальди - Аромат счастья сильнее в дождь

— Согласен. Лекарства?

— Почему бы и нет. Но мы должны подыскать что-то более надежное, чем успокоительное.

Ты улыбнулся.

— Плевать, мы с тобой будем жить долго-долго.

— Поселимся в доме престарелых и будем прятать шоколадки под матрасом.

— Отличная идея! И будем слушать «Нирвану», отплясывая с ходунками пого [62] Пого — танец панков; прыжки на одном месте с характерными размахиваниями руками и ногами. .

— И кормить друг друга супом маленькими ложечками.

— Каждое утро я буду делать тебе макияж и прическу!

— Хорошо. А я — брить тебе усы.

— Да, и я тоже буду брить тебе усы.

В первый день лета твой дедушка сдержал обещание, данное своей нежной возлюбленной.

Я часто видела один и тот же сон. Рука Бена находилась в моей, я пыталась удержать ее изо всех сил, но она ускользала. Покидала меня. Медленно и неумолимо.

На этот раз все выглядело по-другому. Рука, ускользавшая от меня, была совсем маленькой, и я знала ее наизусть. Я узнавала пальчики, которые столько раз ласкала, ноготки, которые подстригала всегда с предельной осторожностью, узнавала эту негу и сладость, что бывает только в детской ладошке. Никогда раньше я не прикладывала столько сил, чтобы ее удержать, я скорее рассталась бы с собственной рукой, чем отпустила ее. Но она ускользала, убегала, и я ничего не могла с этим поделать.

И тут что-то залезло мне в нос.

Я внезапно проснулась. День в полном разгаре, в доме уже звенели голоса, наверное, я очень долго спала. Передо мной стоял Жюль и, засунув пальчик мне в ноздрю, с улыбкой наблюдал за мной.

— Почему ты хрипис, как свинюска, когда спис?

Я схватила его в охапку и утащила под простыню, покрывая звучными поцелуями. Он урчал и давился от смеха, а мне хотелось одного — чтобы это никогда не прекращалось.

Как никто, я понимала Бена. Я и раньше удивлялась, как он мог видеть сына всего четыре дня в месяц. Я немедленно согласилась с таким его требованием, потому что оно казалось мне нормальным и оставалось частью моих убеждений. Согласилась, да, но потом, когда вернулась домой, меня стошнило, мне пришлось лечь, и всю ночь я провела, согнувшись пополам от чудовищных кишечных спазмов.

— Я люблю тебя, мой дорогой.

— Я тозе тебя люблю.

И я всегда буду любить тебя всеми силами моей души.

Мы сняли со стен фотографии. Разобрали кровать-мезонин. Скатали ковер. Сложили белье. Вынесли диван.

В нашей новой квартире были три спальни, большой балкон и жалюзи с автоматическим управлением. Но, опустошая нашу старую квартирку, которая приютила нас больше чем на десять лет, мы испытывали чувство, что теряем часть совместного прошлого.

Эти стены стали футляром, вместившим историю нашей любви.

В этой кровати ты спросил, хочу ли я иметь ребенка.

В этой ванной комнате я спросила тебя, а хочешь ли ты его иметь.

И в этом туалете я узнала, что так оно и будет.

Вроде бы впереди нас ждало светлое будущее. Но сколько бы мы ни пытались улыбаться, улыбки были ущербны — в них словно не хватало нескольких зубов. Отъезд из старой квартиры прошел под знаком боли.

Теперь в ней оставались только сумки. Всю мебель и коробки уже разместили в грузовике. Мы были одни в пустой квартире. Молча, в последний раз мы обошли ее, словно хотели записать на карту памяти каждую деталь, а потом так же молча направились к двери.

— Пошли! — вдруг бросил ты, схватив меня за руку.

Я проследовала за тобой через гостиную на балкон.

Достав ключ, ты, не сразу приладившись, прочертил на стене дома инициалы: «П» и «Б». Я улыбнулась, потом взяла у тебя ключ и добавила «Ж».

Отпуск подходил к концу. Через три дня мы должны были вернуться домой. Когда я сюда приезжала, я еще не знала, удастся ли мне выдержать безделье и собственное семейство больше чем сутки. Теперь, можно сказать, я вошла во вкус. Это все-таки здорово — поздно вставать, загорать, распластавшись в бассейне, читать в тени деревьев, укладываться спать с младшим братишкой, миловаться с Нонной, посмеиваться над характером Голубки, «переучиваться» жить с родителями, заново открывать для себя качества сестры — все, что я держала от себя на расстоянии столько лет и что теперь позволит мне двигаться дальше, шаг за шагом. Но самое главное во всем этом — то, что я могла посвящать уйму времени Жюлю. Я всегда была для него свободна. Никаких деловых встреч, постоянно забивающих тебе голову, никакой посудомоечной машины, которую приходится разгружать, в то время как ребенок тебе что-то пытается сказать, никаких поисков няни, поскольку ты работаешь. Я была здесь, все время с ним.