Филип Рот - Обман

— И почему?

— Наверное, потому, что большая часть моей замужней жизни сложилась неудачно. Сейчас я, если можно так выразиться, еду на одном цилиндре — вместо трех, а то и четырех, или сколько их там работает у большинства людей. Даже сущая мелочь — к примеру, я относительно сносно справляюсь с нелегким заданием, но меня хватает лишь на несколько часов, — и я сникаю. Чудно, если вспомнить, какой я была в шестнадцать лет.

— Ну-ка, подойди и поцелуй меня.

— Не хочу. Мне что-то не по себе. И не очень тянет общаться. Новый психоаналитик меня достал. По-моему, эта лабуда не для меня. Все эти деятели, по-моему, несколько жутковатые. По-моему, они слегка сдвинулись…

— Сдвинулись?

— А, это дурацкий девчачий жаргон. То есть питают нездоровый интерес… и получают удовольствие… Больше к ним не пойду. Это на меня плохо действует.

— Сколько раз ты к нему ходила? Раз десять?

— Около того.

— И когда бросила?

— Представь, сегодня. Просто позвонила и сказала, что приехать не смогу. Теперь надо будет явиться или написать, что продолжать курс не хочу.

— Но почему? Тебе не нравилось, в какие дебри он тебя уводил? Или ты просто сочла, что он дурак?

— Я сочла, что все, что я от него услышала, невесть сколько раз приходило мне в голову задолго до него. Нового — ни крупицы.

— А как он отнесся к тому, что мы с тобой наставляли рога твоему мужу?

— О тебе я ему вообще не рассказывала.

— Вообще? Стало быть, о том, что происходило в эти четыре года, он имел далеко не полное представление?

— Ты просто отвлекал меня от главных проблем моей жизни.

— Вот как? Да, сначала мне предназначалась роль отвлекающего фактора, но вышло не так. Потому что я стал искушением: вначале как источник фантазий, потом как источник каких-то возможностей, а в конце — просто разочарованием.

— Значит, ты так видишь свою роль?

— В твоей жизни — да. И сдается мне, ты именно так ее и воспринимаешь.

— Почему?

— Почему ты так ее воспринимаешь или почему я так считаю?

— Сам выбирай. В сущности, это одно и то же. Просто скажи, что ты об этом думаешь; будь то объективной правдой или тем, что ты считаешь правдой, суть от этого не изменится.

— Но ведь в этом и суть того, что с тобой произошло. Я обратил на тебя внимание. Стал за тобой наблюдать. Видел, как твое лицо заливается краской. Чувствовал, как ты дрожишь. Поначалу, когда ты сюда приходила, тебя била дрожь, помнишь? Можешь скрывать от психоаналитика все, что угодно, но что было, то было.

— Он вообще не из тех, с кем хочется откровенничать.

— Значит, он свое дело знает.

— Он просто невыносим. Да я своей уборщице расскажу больше, чем ему.

— Солнышко, сегодня ты выглядишь повеселее.

— Мне гораздо лучше.

— Как дела? Похоже, ты чем-то опечалена.

— Расстроил меня один шкет. Из тех, что мастера портить людям настроение. До чего же они противные! Эти паршивцы — а они, в основном, недоросли, причем многие учатся в частных школах, — завели отвратительную манеру приставать к женщинам, и довольно гнусным образом, особенно если те не сразу их отшивают; таких они готовы буквально загрызть.

— И тебя пытались загрызть?

— Хотели. Да не вышло. Я поехала сюда. И снова здесь.

— Оказывается, я — человек не робкого десятка, хотя всю жизнь считала, что мне не хватает смелости, а тут выдержала две кошмарные ночки. С вечера до утра — непрерывный скандал.

— Вы все еще скандалите? Какого черта?

— Потому что оба — и он, и я — не можем смириться с очевидным. Порой, правда, кажется, что мы вступаем в некую новую фазу. Похоже, так оно и есть, потому что он объявил, что готов съехать. А я и говорю: очень здравая мысль. Это ему не понравилось, и… Я считаю, такой практичный подход все-таки отличается от бесконечных взаимных попреков. Однако и он рано или поздно перерастает в ссору. Но я-то съехать не могу. Потому что тогда мне пришлось бы все время торчать в судах — добиваться, чтобы на его имущество и заработки наложили запрет и тем вынудили его оплачивать жилье, какое бы я ни подыскала. Теоретически это возможно, а практически — нет. Понимаешь, раз мы с ним все еще ругаемся, он, видимо, считает, что главное — гнуть свою линию, и тогда у него будет всё — и любовница, и приевшаяся жена… В этой неопределенности такая безнадега!..

— Раз так, займемся кое-чем другим.

— С радостью. Сию же минуту.

— Знаешь, я подолгу тебя слушаю.

— Даже слишком подолгу. Почему?

— О чем ты думаешь?