Филип Рот - Обман

— Но ты ведь можешь этот факт просто проигнорировать. Почему бы просто с ним не смириться?

— Ты на себя оборотись: хнычешь и ноешь, а тебе всего тридцать четыре!

— Я знаю, почему мне трудно с этим смириться. Я спрашиваю, почему ты не можешь с этим смириться.

— Потому что жизнь скоро кончится, вот почему. Я умру.

— Есть в адюльтере некая несправедливость по отношению к мужу: любовник заведомо не участвует в противной, набившей оскомину повседневности — он не нудит из-за недоваренных овощей или подгоревших тостов, не ворчит, если ты забыла что-то заказать, не давит на тебя, да и ты не давишь на него. Мне кажется, в адюльтере, как правило, всего этого нет. Сужу по своему скромному, крайне скромному опыту. Но такое у меня впечатление. Иначе адюльтер не казался бы отдушиной. Если ты не из тех, кто не прочь переходить от одного конфликта к другому.

— Да, в адюльтере повседневный быт отходит на задний план. Недуг Эммы Бовари [43] Эмма Бовари — героиня романа «Госпожа Бовари» Гюстава Флобера (1821–1880 гг.). . Для женщины, охваченной первым порывом страсти, каждый любовник — Родольф. Он побуждает ее восклицать про себя: «У меня есть любовник! У меня любовник!» «Своего рода постоянный соблазн», как это называл Флобер.

— Учебное пособие — вот что для меня его книга.

— Что в ней нравится тебе больше всего?

— О, конечно, самый жестокий эпизод. Когда Эмма бежит к Родольфу за деньгами, умоляет одолжить ей три тысячи франков, иначе она погибнет, а он отвечает: «У меня таких денег нет, сударыня».

— Тебе стоило бы читать дочке вслух понемножку, на сон грядущий. В том, что касается мужчин, Флобер — хороший советчик юным девушкам.

— «У меня таких денег нет, сударыня». Восхитительно.

— Я не раз говорил моим студенткам: вовсе не требуется трое мужчин, чтобы пройти через то, через что прошла она. Обычно вполне хватает одного — сперва как Родольфа, потом Леона и, наконец, Шарля Бовари. Поначалу экстаз и страсть. Все услады грешной плоти. Вы — его раба. Сами себя не помните от счастья. После пылкой сцены в его chateau [44] Замке (фр. ). причесываетесь его гребнем… и так далее. Вы сгораете от страсти с этим идеальным мужчиной — что бы он ни сделал, все изумительно. Спустя время ваш невероятный любовник постепенно превращается в любовника привычного, во многом удобного, — становится Леоном и в конце концов пентюхом. Наступает жестокая действительность.

— Что такое пентюх?

— Мужлан. Провинциал. Славный, не без привлекательности, но уж никак не рыцарь без страха и упрека. С изъянцем. Чуточку глуповат. Чуточку туповат. Однако все еще пылок, порой обаятелен, но, по правде говоря, в душе он не более чем конторщик. А потом, уже в браке, да и вне брака, — хотя брак всегда ускоряет ход событий, — тот, кто был Родольфом и стал Леоном, оборачивается господином Бовари. Он толстеет. Выковыривает пищу из зубов языком. Шумно хлебает суп. Он неуклюж, невежествен, неотесан, даже вид его спины вызывает раздражение. Поначалу это лишь коробит, но в конце концов бесит. Принц, спасший тебя от тоскливого прозябания, превратился в недотепу, и прозябаешь ты именно из-за него. Тоска, тоска, тоска. И в итоге — катастрофа. Рано или поздно, чем бы он ни занимался, он терпит на работе крах. Как бедняга Шарль с Ипполитом. К примеру, он берется удалить у больного мозоль на пальце ноги, а в результате — гангрена. И некогда идеал мужчины теперь — жалкий неудачник. Ты готова его убить. Действительность берет верх над мечтой.

— А по-твоему, кто ты для меня из этой троицы?

— Сейчас? Я бы сказал, нечто среднее между Родольфом и Леоном. И потихоньку двигаюсь дальше. Так? К Бовари.

— Да, — смеется. — Почти угадал.

— Ну, конечно: где-то между вожделением и разочарованием на длительном падении к смерти.

— Мне еще не случалось видеть столь дотошного применения садомазохизма. Иной раз тянет поступить с врагом так, что Бэкону [45] Фрэнсис Бэкон (1909–1992) — английский художник-экспрессионист. Его основная тема — искаженное, вытянутое человеческое тело. и не снилось.

— Очень выразительно.

— Но согласись: есть люди, к которым вообще не хочется применять силу, — зато тянет размазать им физиономию, точно краски по холсту.

— Ты агрессивнее меня.

— Зачем все эти славяне к тебе ходят?

— Чехи не славяне.

— Ладно, тогда — зачем ты якшаешься со всеми этими чехами и славянами?

— Зачем они ко мне ходят, и зачем я с ними якшаюсь — вопросы разные.