Симона Бовуар - Воспоминания благовоспитанной девицы

Спустя два дня мой отец отправился в Грийер; он хотел повидать свою сестру, уж не знаю, по какому поводу. Стоны локомотивов, красноватые дымы в пропитанной углем ночи вызывали у меня в воображении душераздирающие картины расставаний навсегда. «Я еду с тобой», — объявила я. Мне возразили, что у меня нет даже зубной щетки, но в конце концов мою прихоть удовлетворили. Всю поездку, высунувшись в дверное окно, я упивалась тьмою и ветром. Никогда еще я не видела сельскую местность весной; я прогуливалась среди желтых нарциссов, примул, колокольчиков; я расчувствовалась от воспоминаний детства, мыслей о своей жизни и смерти. Страх смерти так и не оставил меня, я никак не могла с ним сжиться: до сих пор мне случалось дышать и плакать от ужаса. По контрасту сам факт существования здесь, в эту минуту, иной раз приобретал какое-то ослепительное великолепие. Часто в эти несколько дней безмолвие природы повергало меня то в страх, то в радость. Я забиралась все дальше и дальше. В лугах, в лесах, где я не встречала следов человека, мне казалось, что я касаюсь той сверхчеловеческой реальности, которой я жаждала. Я опускалась на колени, чтобы сорвать цветок, и вдруг чувствовала себя пригвожденной к земле, изнемогающей под тяжестью неба, не имеющей сил пошевелиться; было ощущение щемящей тоски: ощущение вечности. Я вернулась в Париж, убежденная в том, что приобрела мистический опыт, и попыталась повторить его. Когда-то я прочла у святого Жана де ла Круа: «Чтобы идти к неведомой цели, надо избрать неведомый путь». Перевернув эту фразу, я увидела во тьме своих исканий знак того, что двигаюсь к некому осуществлению. Я спускалась в бездонные глубины себя, уносилась всем своим существом к зениту, откуда постигала все. Эти метания были искренними. Я замкнулась в таком одиночестве, что временами чувствовала себя совершенно чуждой миру, и он ошеломлял меня своей странностью; ни вещи не имели больше смысла, ни лица, ни я сама: поскольку я ничего вокруг не узнавала, было заманчиво вообразить, будто я достигла неведомого. Я растягивала эти состояния, смаковала их. Но все же у меня не было желания обманывать самое себя; я спросила у Праделя и у мадемуазель Ламбер, что они об этом думают. Он заявил категорично: «Это не представляет интереса». Она внесла нюанс: «Это что-то вроде метафизической интуиции». Я сделала вывод, что нельзя строить жизнь на подобных головокружениях, и старалась уже к ним не возвращаться.

Я по-прежнему загружала себя до предела. Теперь, когда я имела степень лиценциата, у меня был доступ в библиотеку Виктора Кузена, приютившуюся в дальнем уголке Сорбонны. В библиотеке хранилось богатое собрание трудов по философии и почти не было читателей. Там я проводила целые дни. Я упорно трудилась над романом. Читала Лейбница и книги, нужные для подготовки к конкурсу. По вечерам, отупевшая от занятий, я томилась в своей комнате. Я бы смирилась с невозможностью оторваться от земли только в том случае, если бы мне позволили свободно разгуливать по ней. Как бы мне хотелось окунуться в ночь, послушать джаз, потолкаться среди людей! Но нет, я сижу в четырех стенах! Я задыхалась, чахла, мне хотелось разбить себе голову об эти стены.

Жак собирался отправиться в Алжир, где ему в течение полутора лет предстояло нести воинскую службу. Я часто виделась с ним, он был радушнее, чем когда-либо. Много рассказывал о своих друзьях. Я знала, что у Риокура любовная связь с молодой женщиной по имени Ольга; Жак живописал мне их любовь в таких романтических красках, что впервые в жизни я благосклонно отнеслась к незаконному союзу. Еще он намекнул на другую женщину, очень красивую, которую звали Магда и с которой он хотел бы меня познакомить. «Эта история стоила нам довольно дорого», — сказал он. Магда принадлежала к числу тех пленительных существ, которые можно встретить ночью в барах. Я не задавала себе вопроса, какую роль она играла в жизни Жака. Я не задавалась никакими вопросами. Теперь я была уверена, что Жак дорожит мною, что я смогла бы жить рядом с ним и быть счастливой. Я страшилась нашей разлуки, но почти не думала о ней — настолько я была переполнена тем сближением, к которому она нас подтолкнула.

За неделю до отъезда Жака я присутствовала у него на семейном обеде. После обеда за ним зашел его друг Рике Брессон: Жак предложил мне пойти с ними посмотреть фильм «Экипаж». Моя мать, раздосадованная тем, что слово «женитьба» ни разу не было произнесено, уже не одобряла нашей дружбы; она не хотела меня пускать, я настаивала; за меня вступилась тетя; в итоге, приняв во внимание обстоятельства, мать смягчилась.