Виктор Рябинин - Потрошители морей

Внимательно изучив все имеющиеся под рукой документы, я пришёл к естественному выводу, что мои будущие карты этой части Мексиканского залива впредь послужат хорошим подспорьем для набегов английских сухопутных войск на испанские, набитые золотом, склады. И здесь явно виделась нерушимая связь английской армии с её же флотом в войне против Испании. Таким образом, и я мог внести свою лепту в будущие сражения англичан с испанцами. Поэтому и принялся за дело с достойным похвалы рвением, тем более, что мне никто не мешал, как, собственно говоря, и не торопил.

Через десяток дней ко мне заглянул Энрико Костоломье, боцман «Ганимеда», и, пробежав взглядом по моим чертежам, проникновенно спросил:

— Дик, ты одинок, словно клык во рту старухи, потому не пора ли породниться с командой и вступить в наше Береговое Братство?

— Давно пора, мистер Энрико, — ответил я, заранее уже готовый быть равным в семье свободных пиратов.

— Достойный ответ, — потрепал меня по загривку боцман, — тогда будь готов уже завтра добровольно дать клятву верности, а то наш капитан приказал не применять к тебе насилия, словно ты представляешь какой-то интерес для выкупа.

Боцман ушёл, а я долго стоял столбом возле моего рабочего стола, преисполненный гордости за оказанное командой доверие и завтрашнее признание равноправным среди сильных и вольных людей. Ведь ещё вчера, выходя на палубу, я встречал подозрительные взгляды и чувствовал некую отстранённость, в общем-то, весёлых в своей среде людей. Я даже дожёвывал свою вяленую черепаху, запивая порцией грога, отдельно от команды, а что до гальюна, то никто из мореходов не спешил посидеть со мной рядом, не то что поделиться новостями на невольном досуге. Вот до какой степени я был чужим для этих, спаянных потом и кровью людей. Но это было вчера, а уже завтра я буду равным среди себе подобных. Поистине, наступал великий день.

Однако моя присяга прошла довольно буднично. Утром меня ввели в круг моряков, собравшихся на палубе, где я, стоя у грот-мачты и положа руку на библию, произнёс заранее подсказанный мне текст:

— Клянусь, — истово и от сердца сказал я тогда, — клянусь перед Господом и товарищами..- а далее я перечислил почти все пункты Пиратского Кодекса, который и подписал в конце своей пламенной речи.

Вот так я сделался полноправным пиратом и смог почти сразу обзавестись надёжными друзьями. То есть полностью стал своим среди своих!

Буквально на другой же день в мою писарскую келью, заваленную разного рода бумагами, заглянул сам капитан Морган. Но это был уже не напыщенный вельможа со страусовыми перьями на головном уборе, которого я видел в первый день прибытия на «Ганимед», а вполне доступный для общения человек, с виду простой моряк в удобном камзоле и обычной чёрной шляпе с загнутыми вверх полями, без дурацкого парика и золота на грубых башмаках, очень похожих на мои собственные. Единственно, что выдавало в нём представителя высокого ранга — это шпага на перевязи дорогого шитья.

— Как продвигается наша работа, Дик? — просто спросил капитан безо всякого превосходства во взгляде и голосе.

— Близка к завершению, — ответил я, расстилая карту фортов Порто-Белло на столе. — Осталось очертить береговую линию Дарьенского залива и ваше задание, мистер Морган, будет выполнено.

— Это очень хорошо, — хлопнул меня по плечу капитан, — но не спеши, а то в суете можно наскочить и на рифы, — и он невольно дёрнул себя за ус, как бы отгоняя прочь навязчивое воспоминание, — так что поторапливайся медленно, как говорили древние. А со своей стороны могу дать совет: подружись с командой и выбери морское дело по душе. Чаще выходи на палубу и лови ветер в свои паруса!

Этот наказ я воспринял как команду и с этого дня много времени проводил среди экипажа, как в общей каюте, так и на палубе. И очень скоро, очень даже скоро, я понял, что принят в Береговое Братство. Пусть ещё не как полноправный член, пусть словно неоперившийся юнга, но уже одного с ними поля ягода в пиратском лукошке Судьбы. У меня почти сразу появились друзья однолетки, готовые помочь в морском деле и научить всему, к чему приспособлены сами. А как иначе, если в бою мы должны полагаться друг на друга, порой вверяя саму жизнь в руки товарища? Так ловкий, словно кошка и цепкий как репей, Мики Найтс посвящал меня в таинственный мир рангоута и такелажа. Кэрол Понт, неспешный и рассудительный канонир, объяснял азы пушечного дела, но не в пороховом погребе, как на достославной «Бетти», а на свежем воздухе. Дэн Маккормик, могучий ирландец с рыжей бородкой, доходчиво толковал о приёмах боя при абордаже чужого судна. Словом, почти каждый, с кем я общался, помогал мне, чем мог, выветривая из моей головы всю сухопутную дурь. А я, принимая дружескую помощь, уже не завидовал, как на старой шхуне, ни вперёдсмотрящему, ни рулевому, всё же с неизменной теплотой вспоминая Виктора Тома и Роки Сливелена. Необходимые моряку знания, на «Ганимеде» я впитывал в себя, словно океанская губка, и скоро значительно преуспел в самообразовании. И пусть я путал брам-стеньги с грот-стеньгами, но зато уже легко карабкался по вантам и вязал рифы как заправский матрос, твёрдо встав на выбленки стень-вантов! Я уже твёрдо знал, что галс — это курс судна относительно ветра, смутно понимал, как идти в крутом бейдевинде, постиг, почему невозможно движение в положении левентик, когда ветер в лоб, и почти усвоил, как вершится поворот оверштаг любого судна. А едва заслышав команду боцмана: