Виктор Рябинин - Потрошители морей

Только до реки дотопали, благо пути и дня нет, как лосось стеной на нерест пошёл вверх по течению. Я такого обилия в наших реках не видывал. Так оно и понятно, тут и рыбаков поменее и белый медведь не под стать нашему, ленится рыболовам помогать укорот лососю творить. Словом, лови рыбу хоть голой рукой, чем иные ради баловства и занимаются, когда все остроги да сети в деле. А пока заготовка рыбного богатства идёт, я ухой занялся для первой партии рыболовов. С одной стороны, раз обещал, то исполнять надо, а с другой, так самому интересно на чужую радость едока полюбопытствовать. Ведь и дикому человеку пора честь знать и не одной сыромятиной питаться. Я даже возгордился душой, как первый просветитель в первобытном стане. Чуть было к себе вечную благодарность самоедов не примерил. Но повернулась ко мне судьбинушка не то что мелкой гузкой, а всем своим необъятным гузном. Как к последнему бесправному смерду повернулась, будто бы в насмешку и без всякой жалости. (Примечание № 5 от Л.Б. Как уточняет Гриша Гроцман из Бердичева, гузка и гузно — непереводимая игра слов на Востоке. В западном просторечии — различная по объёму жопа.)

Да что там вспоминать! И сварил на славу, и угостил от всех щедрот, и сам чуть было не пошёл ко дну на ужин всеядной богине Седне и проворному духу Тангуджуку. Даже вспоминать не хочется, но надо ради летописной правдивости. Для предостережения пытливого путешественника или первооткрывателя новых земель и проливов промеж них.

Подготовил я первую перехватку из варева, по кожаным черпачкам определил, что загодя из стойбища прихватил, да по куску рыбины на голый прут воздел. Ешь, веселись, не стачивай зуб на живодёрстве горбуши или кижуча, смакуй чинно-благородно, как на причастие. Чтоб пробу снявши, языком поцокали да мне спасибо сказали, отойдя на время от непроходимой дикости. Так ведь нет, кинулись разом в казане руки полоскать да рыбку грязными лапами давить. Когда семейственно в яранге обедать садились, то даже кисель из северной ягоды хлебать ручным способом в три пальца сподручнее выходило. А тут безо всякой очерёдности и, главное, морды кривят, варёной рыбой в меня кидаются, а живой скорее закусывают, как глотнувши какой отравы. Так что всю свою дурь и дикость в полный рост показали. Я тогда, наверно, полностью и уверовал, что мне с живоглотами не по пути. Да я и раньше это в себе подозревал, только бунтовать стеснялся при старших наших товарищах. А тут в одиночку, весь мой бунт и полез наружу в виде страха, тем более, что когда остатки похлёбки в реку для ублажения Седы выплеснули, та даров не приняла, а вниз по течению пустила. Народец, в ответ на этот знак, без малого сомнения решил, что пришла пора самого кашевара спровадить переборчевой водяной владычице на угощенье. И сгинул бы я безвинно, и в одночасье. Ведь уже и подходящий камень к связанным ногам приторачивали, и казан подцепили, чтоб не с пустыми руками на дне оказался, и свояк Унитка прощальное слово сказал:

— Зачем, — говорит, — врал про угощение? Только рыбу огнём испортил и со злым духом в сговор вступил, чтоб народу потраву учинить. Ступай теперь, проси у Седны прощенья. Если назад отпустит, то мы тебя на берегу встречать будем, пока лосось идёт.

Тут и взгрустнулось мне почти до слезы горькой, как на похоронах близкого человека. Вот, мнилось мне, отпел голубок до времени, пойдёшь теперь за всё хорошее придонных гадов кормить, не познавши расцвета старости. Вот тебе, милок, и белка, вот тебе, болезный, и свисток, как приговаривали в бурсе во время голожопой порки на воздусях с протягом. Грянула полная расплата за сытую бездумную жизнь под боком у гладкого Нулика. (Примечание № 6 от Л.Б. Порка на воздусях — обычное телесное наказание, которое в ходу у азиатских племён и до сей поры. Провинившегося члена общины два экзекутора держат за ноги и за руки на весу, а третий, наиболее расторопный, сечёт несчастного самым нещадным образом с оттяжкой розги по телу. В цивилизованных странах такой вид наказания находится под негласным запретом. Из разъяснения Гриши Гроцмана о некоторых особенностях школьного образования на Руси.)

Однако, как потом к счастью оказалось, рано начал я себя отпевать и сиротить родню по ту и эту сторону Анианского пролива. Вдруг, вся эта рыбацкая артель только что желавшая моей погибели, отринула от меня и устремилась к ближним валунам на непонятные звуки, то ли сиротских песен, то ли пыточных стонов. И не успел я чутким ухом определиться с песнопениями, как из-за каменьев показалась с виду радостная толпа, куда как более двух дюжин особей. С виду как люди, все о двух ногах, разодеты в какие-то рубахи с клиньями до полу спереди и сзади. Поголовно без торбасов, но и не босиком, а на головах кожаные обручи с птичьим пером. Ясно, что человечья порода, но не понятно с какой целью. Только смотрю, наши самоеды ответно руками машут и чуть ли не пляшут от радости. А уж когда встретились, то и по загривкам друг дружку прихлопывают, и за руки хватают, и в глаза заглядывают, а главное, все они лопочут непонятное. Друг друга понимают, а я лишь отдельные слова разбираю. Доходить своим умом начинаю, что это старые знакомцы, примерно как москаль с хохлом. Хотя у здешних товарищей отличий друг от друга больше. Нет, что цветом кожи, что волосом, так почти что в масть, но лицом пришлый гость будет потоньше и с крайней свирепостью во взгляде, так как глаз прорезан пошире, чем у инуита. Чуть ли не наше око, что по ту сторону Анианского пролива вызревает. По одежде тоже почти одинаковые, такая же животная кожа, только что покроем разная. У пришлых рубахи с накидками по плечам, а штаны заподлицо с сапогами, видать, что совсем без здешних кухлянок обходятся. Либо горячий народ, либо в их землях солнца больше. Я в такие изумительные рассуждения сам с собой пустился, что и о беде, сгустившейся над собственной головой, позабыл. А эта вся толпа меж тем меня окружила и такой буйный разговор затеяла, что я едва с шеста не слетел. Руками машут, друг в друга чуть ли не плюются, а по отдельным понятным словам и до меня дошло, что интересуются пленником и судьбу мою меж собой делят. Расспрашивали пришлые местных палачей долго, а потом все вместе гоготать принялись. И вот тут до меня дошло, что и те и эти возликовали по случаю предстоящего заклания свежего человека в честь ихнего идола Седны. Самоеды рады, что не поспешили с утоплением, а гости пришли в ликование, потому как не опоздали к такому празднику. И я начал готовиться принять свой смертный час с достоинством и без соплежуйства!