Сергей Самсонов - Держаться за землю

Опустились на грунт и сидели в молчании, в далеко проводящей все звуки сквозной пустоте, становясь все слышнее себе, все острей и болезненнее ощущая свое не желающее шевелиться неподъемно тяжелое, но и хрупкое тело, все растущую тяжесть оружия, слабость мускулов, тонкость костей… Тишина ожидания нарушалась лишь топотом, шорохом, запаленным дыханием новых прибывающих групп, и вот уже весь штрек был переполнен, как коридор присутственного места или околоствольный закон, когда все ломятся в опущенную клеть, торопясь на подъем, на свободу, на солнце… А ведь и вправду: лучше поскорей, чем томительно ждать неизбежного, чуя, как тяжелеет и растет до размеров арбуза своевольное, глупое сердце.

Валек, встрепенувшись, повертел головой и увидел идущего Лютова: округлое мясистое лицо комбата было мокро от пота и выражало нескрываемое, помимовольное брезгливое страдание.

— Ну это… послушайте все. — Глаза у него прояснели, и в каждом слове стало слышно каждую букву — заговорил с привычной интонацией насмешки над собой, который и сам посмеялся бы над тем, кто бы так говорил. Они нас не ждут. Для них мы будем то, чего не может быть. Землетрясение, мертвецы из преисподней. И как бы вам ни было страшно сейчас, им будет еще страшней. Они еще на этом свете будут, а как бойцы уже все мертвые. Постарайтесь сработать бесшумно, а там как получится. В траншеях боевого хранения жалейте лишь тех, кто уже не шевелится. Бог простит — мы себе не простим, даже мертвые, если их не заткнем навсегда. Во меня седня прет. Так называемые наводчики и прочая бесценная элита выходят отсюда последними и выдвигаются к кургану по команде «можно!». Вопросы есть? Мечты заветные, суждения о смысле жизни?.. Ну все тогда, пошли.

И двинулся первым к стволу, по цепи подымая спецназовцев. Все, что десанту предстояло сделать в темноте, на белом свету электрических «лун», а может, и под бешеным миганием реактивных снарядов, летящих в город на курганом, Лютов даже не знал, а как будто бы видел, словно это уже началось и он лишь догонял идею штурма, как тень догоняет хозяина. Но сотворенную его подземным войском «дырку» он увидел впервые — чуть больше двух метров в диаметре, наклонно уходящий вверх колодец показался ему не созданием рук человеческих, а природным явлением. Но пожарная лестница в распирающих дырку железных костях говорила, что лаз пробурили вот эти обычные чернолицые, потные люди.

Громадность их двухмесячной работы подействовала гипнотически, но вот он услышал короткие частые взревы и рокот, как если бы там, наверху, с безумной частотою проносились метропоезда, и понял, что это работают «грады». Как в режущем луче направленного света, увидел холмистую землю на северо-востоке от кургана и широкие, плоские силуэты укра́инских танков, с равномерным упорством ползущих вперед — на Изотовку. А тело его бессознательно делало начатое: перебирало поручни, подпорки, тащило за собой бойцов, полезших следом, — и вот уже он различил верховое, дающее белые отблески в шахту мигающее мельтешение воздушных поездов. Казалось, что лезут в ревущий и стонущий ад — не в огненное пекло на земле, а на безжалостно холодный, раздевающий и обмораживающий свет. Даже и хорошо, что заныли за горой установки — можно и пострелять, не работать одними руками, и никто ничего не услышат, да и артиллеристы на Горбатой Могиле видят только подводно-зеленый ночной Кумачов сквозь свои панорамы, а не то, что у них под ногами творится.

Но едва он почуял живительный воздух поверхности, как в Кумачов ушла последняя ночная электричка, и выбирался из ствола уже в бестрепетную и почти непроглядную тьму. Трава шуршала оглушительно. Поднявшись, обернулся, увидел призрачно белеющие лица пацанов, Кирьяна, Бороду, Марчелло, местных «беркутов». Махнул им: за мной! — как будто те сами не знали куда и именно об этом спрашивали взглядами. Пружинисто покрались по виляющей, заросшей красноталом балке, прижимаясь к пологому правому берегу, чтобы сверху никто не заметил движение их. Поравнявшись с курганом, приникли к земле, поползли по его бесконечному южному склону.

Тут за горой опять взревели установки, и к небу косо потянулись наструненные канатные дороги с летящими по ним теперь уже огромными продолговатыми кипящими огнями, и весь склон горы осветился мучительно близким и бешено частым миганием. Стелились пластунами, невольно вздрагивая спинами при каждом новом взреве электрички, с усилием приподымая головы и видя впереди всю ту же страшно озаренную бесконечную плоскую землю — травянистую шкуру огромного, беспробудно заснувшего зверя, по которой ползли, точно блохи. «Значит, танки еще не пошли», — билась в лютовском черепе мысль.