Сергей Самсонов - Держаться за землю

Вокруг него с хрястом сшибаются, бьются, катаются в пыли, скрутившись, как белье, и никто почему-то на Валька не бросается, словно цель его здесь — это только идти и смотреть… Петька где, Петька, Петька?!

Петька сшибся с каким-то тяжелым, крепко сбитым чужим, ткнул его автоматным стволом прямо в пах, по-боксерски угнувшись, и дуга ножевого удара прошла над его головой, оскоблив черношерстое темя, и ударил осевшего в голову вороненым затыльником так, что мотнулась башка у того, лопнул на подбородке ремень и свалилась пятнистая каска… И упавшего бил, щерясь так же, как там, у забора, вырубая в немой, равнодушной породе куток, загоняя в него свою зрячую ненависть, вышибая из лунки чужое сознание, жизнь… Заведенно долбил деревянным, окованным сталью прикладом, и Валек понял все, кроме главного: почему голова, кровенея и хрястая, все никак не расколется?

Холодея, он кинулся к брату — удержать его, выскрести из него самого… но уже в миг рывка что-то страшно живое ударилось в бок, пробивая до самой души, обрывая дыхание, и Валек, повернувшись, увидел кричащие, полубеневшие от ужаса глаза — вот себя самого и увидел, как, бывает, столкнешься нос к носу со своими отражением в магазине одежды, где везде зеркала. Соударились и разлетелись на метр или два, и Валек, не признав в нападающем ни своего, ни чужого, в тот же миг заорал, и услышал свой выстрел в ногах, и почуял горячий, тяжелый, отрывающий ногу удар, изумляясь и веря, что попал сам в себя… Но свалился спиною к откосу почему-то не он, а вот этот, молодой, белобрысый, курносый, бросил свой автомат и облапил колено, а Валек, как поймавший дробину кабан, ломанул на него… Замахнулся на воющий крик, и кровавые руки солдата взлетели к лицу.

— А! Не бий, брат! Прошу! — Голова запрокинулась в исступленном заклятье, чумазое лицо сводили судороги, выдавливая из орбит молящие глаза, и Валек натолкнулся на что-то в себе, как на штырь, и готовые бить, словно уж не его, а какие-то Петькины, руки обмякли.

Подскочивший к ним Лютов пнул солдатика в бок и пинком отшвырнул от того автомат:

— Кулема, ко мне! Командуешь тут! Ты, ты и ты! Остались с ранеными!

— А с этими что?!

— Вяжите, чего! Руки, руки смотрите у них!.. И назад! Сан-взвод вызывай, Жигуля́! Остальные за мной!

Валек, обессилев, сломался в коленях и плюхнулся наземь. Горячая, садкая боль, тошнотное чувство захлюпавшей крови в штанине и блаженное чувство полнейшего освобождения повалили его. Он попытался отыскать глазами Петьку, но того уже не было — надо думать, рванул вслед за Лютовым вниз по оврагу.

— Валек, чего?! Куда тебя, Валек?! — Подбежавший Рыбак обвалился рядом с ним на колени.

— Да вот… — хрипнул он, кивая на ляжку. — Петька где, Петька?!

— Пошел! — кивнул Рыбак на степь. — Заделали мы их, Валек! Как не… блядь, делать на дрова покололи! Спецназ укропский, бля! Нацгвардию, элиту! Вообще рукопашной не могут! Котелок одному развалил! На две половинки! За вторым побежал, а он так и стек, обмарался! Как твой вон — а! мама! не бей!.. — говорил он веселым, подрагивающим от возбуждения голосом, распарывая хлюпкую от крови Валькову штанину. Какая-то безумная восторженность горячими волнами растекалась от него.

— Ухо, ухо, Рыбак! Посмотри! — Только тут и заметил Валек, что еще в нем не так.

— Чё? Ухо?.. Херня! Есть поважнее органы, Валек! — Тот даже не тронул надрубленную, кровавым лоскутом свисающую раковину. Что-то было звериное в этом ранении, от собачьей грызни… Ну а что тут вокруг не звериное? — Сейчас, Валек, сейчас! Не вышла пуля — плохо. Как она так попала в тебя — не пойму. Он же вниз пальнул вроде. Рикошетом, наверное, как-то… С трех шагов этот потрох в тебя! Везучий, Валек!

Валек лежал, как тряпка, полная воды, не в силах шевельнуть не то что раненой ногой, но и руками. В голове все сильнее мутилось. По оврагу висел нередеющий мутно-коричневый прах. Пахло горькой землей, чесноком, едким потом. Наверху и вдали грохотало, непрерывными очередями грызли воздух свои и чужие, и где-то в этом злобном хоре должен быть стучать и Петькин автомат, но Валек слышал грохот словно из-под земли и мог устремиться за братом лишь мыслью, душой.

— Валек где, Валек?! С тобой был — куда подевали?

— Подранили, Петь. В больничку его… Да там не опасно, Петь, в мякоть! В сознании был…

Шалимов притащился на Бурмаш и обвалился на бетонную плиту. Оскобленное ножевым ударом темя налилось свинцом. Мимо резво, почти на рысях проносили безгласных и стонущих раненых, а вокруг топотали, густились и горячечно-весело переговаривались упоенные духом своей несомненной победы бойцы, но для Петра их голоса сливались в один пустой пчелиный гуд. Перед глазами его хрястало, ломалось, растолочивалось, превращалась в кроваво-бесформенный студень ощеренное молодое лицо, а выпученный мертвый глаз выдавливался из орбиты с каждым новым ударом приклада, пока не лопнул наконец, не перестал лупиться на него.