Сергей Самсонов - Держаться за землю

И, в несчитаный раз устремляясь вперед и бросаясь на ту же убитую землю, он, Валек, ясно чуял, как во внутренней тьме его тела прорываются новые русла и из этих разрывов брызжет пенистый сок и уже никуда не уходит — питает, наполняет кипящей живительной силой и дает ему новую меру упругости, резкости, быстроты безотчетного отклика. И это продолжалось, продолжалось — Лютов как бы месил и лепил их для ближайшего будущего, — и вдруг Валек услышал приближавшее свыше «клы-клы-клы», как будто бы вообще еще не звук, а всего лишь пульсацию, дрожь, словно воздух над ним был живым существом, что отчаянно вдруг напряглось в ожидании боли, пореза… Этот жертвенный трепет передался Вальку, чтобы тот, словно в лаве, не владея собой, закричал:

— Бойся! Бойся-а-а! С поля все! …! …! Уходи!

Все застыли, приваренные этим диким клокочущим криком к земле, — кто стоймя, кто лежмя, кто упав на колено, повернув изумленно-гадливые лица к нему, а в безумно-спокойных глазах неподвижного Лютова вздрогнула и пошла в догоняющий рост вера на слово, на его, Валька, крик. Напиталась растущим скрежещущим воем и вырвалась из раскрытого рта:

— Все направо! За корпус! Бегом!

И едва все рванули, как нарос до предельного напряжения свист, за бетонным забором по правую руку от них закипевшим фонтаном всплеснулась земля, лопнул звонкий разрыв, все подпрыгнуло, и бегущие ноги Валька провалились куда-то. Он споткнулся и падал, но чья-то рука на бегу зацепила его, и вместо земли вновь увидел пятнистые спины и гряду побеленных тополей впереди. Не успел сникнуть ветер, горячей волной опахнувший все тело, не успел звук разрыва растаять в ушах, как по правую руку рвануло еще раз, и ушибленно ахнула под ногами земля, вспухла бешеным облаком серая пыль, словно с крыши коробчатой городской АТС разом сбросили груду железного лома… и немедленно следом рвануло уже за спиной, словно эхо ударило в спину, и Валька замело за деревья настигшей волной гуттаперче-во плотного воздуха.

— Все ложись! — крикнул Лютов, рванув его книзу за шиворот, и Валек полетел на отвал комковатой земли, не увидев, попадали ли остальные. — За отвал! За отвал!..

Этот крик обрубило разрывом, все земля затряслась под Вальком, словно студень, и ему показалось, что он провалился в нее. Его то стискивало бешеными схватками, то выкидывало на-гора, как глушеную рыбу на поверхность воды. Он ослеп, голова распухала толчками, уж казалось, готовая лопнуть от тугой, садкой боли в ушах, но Валек продолжал слышать пятками, сердцем, всей кожей перемешанный с визгом нарастающий шорох снарядов, острый жалобный вопль разрываемой кровельной жести, грохот падающих до земли перекрытий и удары, удары, удары взбесившихся молотов, сотрясавших футбольное поле, где они, новобранцы, кувыркались всего полминуты назад.

Все тонуло в кипении черных разрывов, но сюда, прямо к ним, за отвал, за деревья, ничего еще страшного не прилетало. По спине, по рукам, прикрывавшим затылок, часто сыпало каменным крошевом, и Валек, не владея собой, передергивался с каждым новым разрывом и охлестом, а потом перестал, как будто перешел предел, до которого может бояться и трястись человек, и все его отбитое, расквашенное тело опрессовала туго-звонкая, как выстрел сваебойки, тишина.

Потом он почуял себя на коленях, возился на отвале по-собачьи, выкашливая ядовитый запах горелого чеснока и железа, новорожденно, недоумочно, подслеповато озирался, как будто бы силясь припомнить, зачем и кого тут должен искать. На бурых отвалах суглинка по обе стороны траншеи теплотрассы ворочались, вставали на колени, контуженно трясли чумазыми башками, ловили уплывающие головы ладонями живые-невредимые ребята: Степан Громозека, Негода, Володька Минёр… А Петька где, Петька?!

А слух возвращался рывками, как будто кто-то дергал у Валька в ушах испорченную молнию, пока наконец в них не впился надломленно-тонкий, с прерывистым подвизгом крик:

— А-и-и-и! А-и-и-и!..

Валек завертел головой как ошпаренный: кто так? Чугунного литья, квадратный Бекбулатка с открытым в крике ртом ощупывал себя, с гадливым изумлением смотрел на собственные черно-красные ладони — с лица его стесало дубленую коричневую кожу, шматок ее болтался под окровавленной скулой, — и Валек на секунду поверил, что из нутра такого сильного, большого человека мог тянуться такой детски жалобный, тоненький, прямо кроличий крик.

Кто-то сцапал Валька за плечо — Петька с дикими, как в садящейся лаве, глазами, прежний Петька, родной, сразу узнанный, за Валька испугавшийся: цел?! А вот если б сейчас и Валька… ну того… что бы было с Петром?