Юрий Тешкин - Полковник

Так вот, словно какая-то часть моей души отскочила от меня от постоянной этой тряски, что теперь я все время ощущаю. Да Я это еще тогда заметил, когда в Хабаровске полез в прорубь и долез лишь до половины. Вторая половина отказалась мне повиноваться. Теперь-то я чувствую, что не на два куска я распался, а на десять, а может, и на сто, так уж меня иногда трясти начинает, мысли рвутся, всё в обрывках каких-то, неоконченные. Это я лишь сейчас поутру — час или два после крепкого запоя — могу вот так все гладко вспоминать, рассказывать. Пока онемевший мой мозг как бы не чувствует боли и сам по себе как бы без моего участия работает себе и работает, то есть текут и текут воспоминания плавно, без запинки, как говорится, не рвется нить воспоминаний. А как только я очнусь от шока, удара алкогольного, то сразу вразнос пойду. Сразу разлечусь на сто частей — вот что страшно-то… Словно все что-то хочу я вспомнить, что-то самое главное и никак не могу! И надо опять скорее пить, пить — одно желание, чтобы всему опять во мне собраться. Но только вместо собирания проваливаешься в такие пропасти ужаса, что и описать невозможно. Невозможно описать, в каком мраке, разрывающем тебя на части, пропадаешь, в каком клубке опутывающих тебя со всех сторон гадин маешься часами. Ползут тогда по тебе мохнатенькие, как почки с ивы, с многочисленными липкими ножками. То сверкающий глаз вперится в тебя, насквозь жжет, прожигает. Но самое страшное — очень часто в последнее время слышу матушкин голос: «Брось, Ваня, опомнись, приезжай, сойдись с Валентиной, живите, дочь ведь у вас…» Все углы обсмотришь, откуда идет этот голос, — страшно! Ивовых почек, ползающих по мне, я уже не боюсь. Я понимаю, что все это галлюцинации… спокойно снимаю их с рук, с плеч, груди, полными горстями спокойно сгребаю и в помойное ведро выбрасываю. А вот голос! Эт-то да! Да ведь со всеми интонациями, со всеми матушкиными оттенками, особенностями — нет, такое никак не может просто показаться. Я месяца два или три тому назад очнулся в подобном состоянии. Ну, думаю, всё — или я опохмелюсь, или на этот раз помру. А ни ко-пей-ки! Еще вчера, пока пил, и друзья были, и деньги. Пока деньги есть, друзья будут. А вот когда нет ни копейки, поди займи попробуй, хотя б на пиво. Все карманы перетряс — ничего! Осмотрел я свою комнату — все казенное, да и что тут загнать можно — простыню? полотенце? — так не война ведь сейчас! И чувствую, не выпью кружку пива — помру. И как представил я только эту самую кружечку пивца — тяжелую, холодную, с белой пеной по бокам, представил, как погружаю в нее свои пересохшие губы, делаю огромный сладкий глоток, так верите, чуть не задохнулся! Наверное, о любовном поцелуе я так не мечтал никогда. Вытряхнул я все из своего рюкзака — носки, мятые рубашки… гляжу — нож, хороший, охотничий, купил когда-то с получки за десять рублей, продавец знакомый продал без охотничьего билета. Ну, схватил я его и к ларьку. Дворами, конечно, не дай бог — кто увидит! От любой машины шарахаешься — не начальство ли?! Кое-как до ларька добрался. Как раз мужики идут, губы вытирают, пива напились, счастливцы. Я: ребята, нож возьмите, похмелиться надо. Один остановился — а что просишь-то? Да хоть на кружку пива, говорю. Ну, мужик на меня посмотрел-посмотрел да и взял мне три кружки пива. Я от счастья и слова не мог вымолвить. Ну, думаю, сейчас смаковать буду! И что б вы думали, ставлю перед собой эти три кружки, хватаю одну — залпом выпиваю. Хватаю вторую и чувствую — пить не могу. Ослаб сразу, холодным потом покрылся, ноги дрожат, не держат, а главное-то — пить не могу. Вот она стоит передо мною — темненькая, холодненькая, край хорошо посолен — а пить не могу! Что ты будешь делать! Так и поплелся обратно в общагу. Из второй кружки даже половины не отпил, а третья вообще осталась нетронутой. Как вспомню, до сих пор жалко. Не ножа, конечно, а этой полной кружки пива. Сюда бы ее сейчас… Впрочем, у меня дело сейчас посерьезнее. Давай-ка, брат, последнюю ступенечку преодолеем… вот так… и вот так… уже и голова на чердаке… уже скоро, скоро…

Ну что ж, почти и добрался. Да-а… наверное, с месяц тому назад дали мне вагон продуктов, с которым я должен был выехать в дальний район. Бригада уже там была. Да вот не выехал, не успел. Вышел из конторы я в обед, еще и раздумывал, помнится: сегодня мне выехать или уже завтра… с этим самым вагончиком продуктов. Подхожу к столовой, вижу, два парня мелочь считают, вижу — на бутылку не хватает. Поглядел, вроде парни неплохие. Ну и взял им бутылку — жалко, что ли. Они мне стакан налили. Короче, пили до ночи, а ночевать ко мне пошли, в вагончик. Среди шпрот, бычков в томате и ящиков с яйцами. Утром обнаруживаю, что от аванса в восемьдесят рублей, что получил накануне, копеек двадцать осталось. На мороженое. У парней, естественно, тоже ничего. Ну что же делать-то? Похмелиться-то надо! А вагон с продуктами на что? Ну и пошло. День пьем, другой пьем. Дней через восемь-девять стало в вагончике от продуктов посвободнее. Тут угрозу мы какую-то почувствовали. Тот парень (повыше), что к магазину все бегал продукты на водку обменивать, милицию уже заприметил, интересуется уже милиция. Тут друзья мои, сухой паек прихватив, исчезли, канули, как говорится, в неизвестность под покровом темноты. Ну а я собрал остатки продуктов — в одном рюкзаке теперь все поместилось — и подался сюда, к знакомому леснику на край города. И с ним еще пили, дня два или три, пока в рюкзаке что было на водку менять. А вчера уже и здесь меня разыскали, передали, чтоб готовился: придут сегодня в десять. Будут брать. Наверное, и Вандышев будет — замначальника. Он ведь всегда все похороны, все юбилеи устраивает. Это его хлебом не корми — дай только какое-нибудь мероприятие организовать. Ведь как строитель он нуль без палочки. И вот надо же! Есть такие люди, всю-то жизнь вместо дела занимаются общественными мероприятиями, а выгнать никак нельзя — не пьют они, не то что я. Вот в чем дело. И Марья Ивановна, конечно, будет. Она из той же породы — общественников-дармоедов. Таких именно и выбирают на общественные посты, на производственных-то постах с них как с козла молока. Ну, они и лезут из кожи вон, чтобы отличиться на каком-нибудь товарищеском суде. Какого-нибудь алкаша-бедолагу с дерьмом смешать — это ж им такая отрада в жизни! Прямо счастье. Так что и Константа Спиридоновна обязательно будет. Им ведь только дай насладиться чужим страданием! Чужим позором!