Юрий Тешкин - Полковник

Потом, я думаю, мне всегда нравилось посидеть в компаниях, поговорить, я общественный человек, одиночества не любил — вот что тогда было важным. В общем-то, пока сам с похмелья не стал страдать, откровенно если, в водке я не видел ничего приятного. Притворялся, что приятно пить, — это правда, а на самом деле дрянью она мне казалась. Воротило с нее. В техникуме я спортом занимался. Хе-хе-хе… Спортсмен! Ну-ну… по бутыльболу, а? Смакование спиртного с годами пришло. Ну что? Еще на одну ступенечку переберемся? Торопиться не будем, время есть, раньше десяти они сюда не заявятся, я все рассчитал. Просто сейчас на чердаке хорошо, солнце, ветерок гуляет, голуби воркуют… Что-то такое похожее было вначале, когда попал после техникума по распределению на Дальний Восток. Да, много света, солнца, проветренности во всем мире, и… парочки по скамейкам, по скверам воркуют, завидовал. Назначили сразу прорабом участка. Неожиданно после студенчества появилось сразу много денег. Рабочие на «вы» называют, а главное — самостоятельность, масштаб, объекты на сотни тысяч. Работа нравилась, даже увлекала. Что-то, помнится, я даже стыдился этого увлечения работой, казалось мне, что своим увлечением я как-то оскорбляю более старших товарищей. В них я подмечал некоторое пренебрежение работой. Старался хотя бы внешне походить на них. Поэтому и от пьянок не отказывался, когда звали, хотя и шел на них с таким тяжелым чувством. Все боялся я своим отказом обидеть кого-нибудь — люди мне тогда все очень почему-то нравились. И всю-то жизнь я старался никого не обидеть, а получалось совсем не то всегда.

А пьянки следовали одна за другой! В первое время меня поражало: работать-то когда?! С аванса, с получки, с премии, со сдачи объекта, по случаю дня рождения, с праздников, с выговора или с награды, в субботу обязательно, в понедельник — тоже. Месяца через два-три обнаружил я, что если не каждый день, то через день уж точно — пьем! Отказаться как-то неудобно, скажут: «Молодой, загордился, выделиться хочет перед начальством!» Ну и идешь к столу, даже руки потираешь, как опытный пьяница. Идешь и думаешь: «Рюмку-другую, чтоб только не обидеть, — и в общежитие, почитать что-нибудь». В техникуме я очень любил читать. Всего Диккенса прочел и этого… как его, ну… Флобера. И наших, помнится, читал, Грина, например, или Чехова. Ан нет — одну, другую рюмку выпьешь, третью примешь, ну и — пошло-поехало! У кого-то обязательно деньги найдутся, кто — на машине куда-то смотается, и вот уж привезли — гуляй до утра! А утром на работу. Сидишь на разнарядке, носом клюешь. С похмелья не страдал, а вот спать хотелось…

Ну вот, с год-то так я еще держался, справлялся на два фронта. Денег, правда, уже не хватало. Да и каких тут денег хватит?! Вот и бегаешь в бухгалтерию за авансом, выдумываешь разные предлоги. Помню, шапку спрячешь за пазуху, а мороз! — зайдешь: так, мол, и так — холодно, шапку не мешало б приобрести, дайте полсотенки на шапку. Ну, посмеются в бухгалтерии, там в основном женщины были, да и дадут, выпишут. А Мишка-нормировщик уже шепчет: «Я сейчас, занимай столик». Этот Мишка приехал к нам откуда-то в командировку и все собирался назад уезжать, стул даже не брал, сидел на чемодане. Так года два или три и сидел на чемодане, спился совсем, сипеть стал и всем говорил, что он вот-вот уезжать должен, сколько ж можно на чемодане сидеть!

Ну что ж, дальше — больше, стал я уже фиктивные наряды подписывать: денег-то никак не хватало. Мастер у меня оказался пройдохой. Любой дефицит достанет, дай только наличными. Вот и пошли наряды, теперь деньги всегда были. Что-то доставали, что-то обмывали. Так и пошло и еще с год тянулось. Прогулы, естественно, пошли, выговора, строгие, простые и даже с последним предупреждением. Один объект комиссия вообще не приняла. Ну, потом, конечно, был вытрезвитель, товарищеский суд — перевели на три месяца в подсобники… Давай-ка, Иван Константинович, еще на одну ступенечку передвинемся повыше… вот так… вот так… сзади себя локотком обопремся и… фу-ты, пылища-то какая! — десять лет, поди, не мыли здесь… во-о-о… хо-ро… уф!.. у-у-уф… Да-а-а, а на чердаке сейчас благодать, солнце, наверное, бьет через все щели, опилки под ногами четкие, каждую опилочку видно, солнце их нагрело, пахнут вкусно! Голуби у слухового окна чистят перышки… А сердце как колотится. Да, Иван Константинович, никуда ты не годишься, теперь с неделю надо в себя приходить, вот так сразу не остановишься, тормоза теперь надо спускать постепенно. Если б возможности позволяли, по-хорошему, дня два надо бы теперь вино пить, потом дня два — пиво, потом уж день рассол, а потом уж — банька и чай, — вот как надо, если б всё по-хорошему-то! Но где там — в десять придут. Правда, до десяти еще время есть, вполне достаточно. Ну-с, перевели, значит, меня в рабочие, а я, представьте себе, даже обрадовался. Меня уж самого тяготила такая жизнь. Да и стыдно было, когда разбирали на товарищеском суде. Человек триста в зале, и все на тебя одного глядят! Работал я в бригаде каменщиков, мне там нравилось. Во-первых, не надо было ни о чем думать, во-вторых — клади себе кирпич потихоньку да клади. Первое время я, конечно, медленно работал, выложу ряда два-три и скорее отвесом проверяю — ровно ли. Ну а потом освоился и дело пошло. Через два месяца разряд повысили, да и сам я видел — действительно неплохо получается. Срок кончился, начальник вызвал, спрашивает: