А что будет дальше, Бог весть.
Ещё один человек умер во сне, в балкé, в горах. Стояли морозы. Его заколотили в ящик и увезли в город. Потом искали родственников, но не нашли. Так и похоронили в вечной мерзлоте городского кладбища.
Такие случаи, к сожалению, могу вспоминать очень долго. Стрелялись, уходили в тайгу и пропадали, тонули, гибли в авариях.
Задумался — много людей погибло.
Рядом.
В мирное время, в полях.
Тем геологам, кто читает эти строки, тоже есть что вспомнить в этом скорбном смысле.
Но ещё больше ушло в межсезонье. Судьба каждого почти всегда неизвестна. Только расплывчатое и неясное известие, сводящееся к тому, что человека больше нет в живых.
Эти люди остановились.
А мы пошли дальше.
Память стирает лица, имена, фамилии, прозвища, поступки. Те, кого, казалось бы, не забыть, становятся всё более неясными, образы ускользают, а затем и вовсе растворяются в сером тумане воспоминаний. И вот уже нет их в памяти, превратились в часть нашего опыта, характера, привычек.
Больше никогда не приедут.
Прими, Господи, и прости им прегрешения, вольные и невольные.
Есть ведь, наверное, день в который правильным будет помолиться за тех кого уже позабыл? Как соборование для других.
Уж не знаю, является ли это сообщение вторжением в личную жизнь или смерть.
Нервно всё. Растерянно.
Прими, Господи, днесь представших пред тобою.
Аминь.
23 августа
— Геофизик сказал, что он старенький и такой инклинометр не видел, и пусть буровики сами этой ёб…нью замеры делают…
— А буровой мастер что сказал?
— А буровой мастер сказал, что геофизик п…дарас, плюнул и ушёл. Больше ничего не сказал…
27 августа
Вчера несло по каким-то сумасшедшим дорогам, что впритык к скалам. Проложены они зачастую поверх снегов, сильно и внезапно проседают, намекая на падение в ущелье.
Изумрудные травы обрамляют русла ручейков, словно вишневые каймы гематита обломки пород в белоснежных гидротермальных брекчиях. (Ну, это я просто задаюсь.)
Ольховик, травы и цветы разной степени зрелости. Осень нынче.
И весна. И лето.
У здешних растений взрослость определяется временем освобождения места произрастания от снега. При достаточной наблюдательности можно увидеть и лютики — они цветут ранней весною — и летний иван-чай, и ирисы в разной степени роста.
Это касается всех трав.
Почему бы и не людей?
Попали ко мне старые фотографии. Их сберегла часть моей прошлой жизни. Спасибо, Татьяна.
Уж и не думал.
Безумно здорово было тогда. И да, я хотел бы кое-что изменить, но именно кое-что. Оказаться там. Снова, но с нынешним опытом. Избитый теперь сюжет.
Хотя ещё в «Родной речи», классе во втором, читали мы сказку «Горячий камень». Кто не помнит, а помнят все — там старик отказался переживать жизнь заново, потому, что всё делал верно. Хотя, теперь думаю, возможно, ему страшно снова идти через ад начала и середины двадцатого века?
А через несколько страниц ещё одна сказка — «Честное слово»…
Если кто не помнит, а помнят все, в ней о том, как дети играли в войну и забыли одного мальчишку на посту. И он всё стоял, ждал. Ведь это пост — должен стоять, пока не сменят.
Отчего все хотят попасть в прошлое, будущее, сказку, космос? Разве теперь нет проблем?
Чтобы было легче, просто представьте: вы попаданец, да, но в настоящее.… Творите, меняйте. Прогрессоры.
Почему нет?
В книгах же получалось?
Страшно от тех фотографий, тягуче больно, тоскливо и здорово.
Душа оживает. Она так и оживает, с тоской и злобой. Злобой на себя в первую очередь. И радость от того, что было. И всё впереди. Правда, стал толстым и добрым. Часто забываю о чём-то по мелочам.
Но по мелочам не так уж важно — вернусь, заберу.
Невероятное счастье жить тогда — небо рядом, невозможного нет, мир необъятен и ждёт. Вот зло, вот добро. Посмотрим, чья возьмёт. Выстоим.
Как теперь.
Только вместо умерших близких — родившиеся. Мы ведь тоже когда-то родились.
Пришли вместо. Сменили.
Жалею ли я о том, что так жил?
Нет, не жалею. Ничто не решено, всё в моих руках.
Ведь я тут в настоящем.
Пока не сменят.
28 августа
Деревня во власти легенды об арбузах. Ждут вертушку с продуктами.
Читать дальше