Тереза Браун - Смена. 12 часов с медсестрой из онкологического отделения - события, переживания и пациенты, отвоеванные у болезни

– Я вас оставлю, – говорю я с вымученной улыбкой лаборантке, которая вводит иглу Шейле в вену. Та плотно зажмуривается, после чего громко выдыхает.

– Держитесь, мисс Филдс, мне нужно наполнить три пробирки, – слышу я слова лаборантки перед уходом.

Выйдя в коридор, я смотрю на время на экране своего компьютера: десять минут седьмого. До конца смены осталось от полутора до двух часов, в зависимости от того, как много у меня уйдет времени, чтобы все доделать. Я справлюсь.

Изрядное количество исследований показали, что работающие по 12 часов медсестры представляют для пациентов дополнительную опасность, да и сами быстрее выгорают на работе.

Мне нравится присматривать за своими пациентами целый день, с утра до вечера, однако рабочий день получается слишком уж длинным, и я не уверена, сколько лет смогу продолжать вкалывать в таком же ритме. Я также не уверена, идет ли моим пациентам на пользу то, что за ними двенадцать часов подряд ухаживает одна и та же медсестра – может быть, им было бы лучше, если бы каждые восемь часов приходила новая, полная сил.

Мимо меня проезжает тележка из столовой, и я чувствую запах еды. К счастью, он довольно пресный, так что аппетит у меня не просыпается.Разносчица останавливается, достает подносы и заносит ужин сначала мистеру Хэмптону, потом Кандас, в то время как я проверяю на компьютере, не появились ли новые предписания. Тридцать отдельных указаний для Кандас. Должно быть, их ввел клинический ординатор онкологии, Юн Сан, – здесь все, что ей нужно перед процедурой трансплантации. Я закрываю глаза.

Звонит телефон, но я не отвечаю. Один раз. Два. Три. Четвертый звонок. «Ти, чем это ты так там занята, что не берешь трубку?»

Это администратор, и уже второй раз за день меня раздражает ее дружелюбная навязчивость. В этот момент мне не до ее безудержной жизнерадостности.

– Ти, скажи честно. Ты была в туалете?

– Ага. Я уронила телефон в унитаз и целую минуту потом его вылавливала.

Она фыркает в трубку.

– Палата для Ирвина готова? Я должна была позвонить и узнать.

Я заглядываю в палату, где до этого была Дороти.

– Кажется, готова.

– Кажется? Слушай, Ти, после Кандас Мур с ее шторкой для душа лучше бы тебе зайти и убедиться, что там чисто.

Ага, значит, теперь мы еще должны выполнять и обязанности уборщиц. Я захожу в палату и пальцем протираю алюминиевый кронштейн на стене, к которому крепятся кислородная трубка и отсос. Пыли нет. Я заглядываю под кровать – пол блестит чистотой и никаких напичканных бактериями шариков из ворса.

– Чисто.

– Отлично.

Все бы на свете отдала ради минуты в полной тишине – никаких звонков, никаких вызовов.

Над дверью Шейлы загорается световой сигнал, и я смотрю в журнал учета, чтобы понять, не пора ли ей давать обезболивающее. Давно пора. Вполне вероятно, что ей уже было больно, когда я была в палате вместе с лаборанткой, просто она решила мне об этом не говорить. Кроме того, она переживает, что может умереть, если и не сегодня, то в ближайшее время, а тут в нее еще и тычут иглой.

Я снова в деле. Развернувшись, направляюсь к ней в палату, открываю дверь и тянусь к кнопке, чтобы отключить сигнал вызова. «Нужен еще дилаудид?» – отчетливо спрашиваю я ее ровным голосом.

Для этого, собственно, я здесь и нахожусь.

Проделав стандартную процедуру – введя код доступа, код пациента и препарата, а также подтвердив все это, – я получаю на руки дилаудид. Проверяю указанную на ампуле концентрацию еще один раз, набираю препарат в шприц и разбавляю его десятью миллилитрами физраствора. Проверяю получившийся объем. Бросаю использованную стеклянную ампулу в специальный контейнер для игл и стекла, встроенный в мою рабочую станцию. Когда я училась на медсестру, нам рассказывали, что наркоманы порой выгребают пустые ампулы из мусора, чтобы заполучить оставшиеся на стенках капли. Понятия не имею, правда это или нет, однако с пустыми ампулами из-под наркотических препаратов я обращаюсь, словно с контрабандой.

Возвращаюсь в палату к Шейле. Лаборантка уже заканчивает брать у нее кровь и тайком протягивает мне «третью ампулу».

– Я прямо сейчас отправлю их в лабораторию, – говорит она нарочито громко, демонстрируя мне две другие пробирки.

Сестра Шейлы ненадолго поднимает на меня глаза, после чего продолжает пялиться в пол. Глаза Шейлы закрыты, а ее губы плотно сжаты от боли. Взяв ее за левую руку, я ввожу ей в капельницу дилаудид, а следом – шприц с физраствором.