Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

В это время со стороны виноградников показался Босьо с большой пустой баклагой. Много раз Босьо ходил по этой тропе, но никогда не встречал здесь Генерала, к тому же это был не простой генерал — он по ночам стучал на машинке. Он стучал на машинке, и односельчане, проходя мимо его дома, говорили: «Генерал пишет!»

— Эй, Босьо, ты куда? — спросил Генерал.

— Вот, взял баклагу, иду за водой, — ответил Босьо. — Не думал я тебя здесь встретить. Ты ведь пишешь?

— Не могу же я все время писать. — Генерал пожал плечами. — Днем хожу, прогуливаюсь, чтоб немного рассредоточиться…

— А я наоборот, когда хожу, весь собираюсь, — задумчиво заметил Босьо. — А когда сижу один, столько мыслей во мне копошится, что я не могу с ними управиться, как наседка с цыплятами — разбегутся в разные стороны, поди собери! Не знаешь, за какой раньше погнаться.

— У всех по-разному, — заметил Генерал. — Вот, к примеру, взять этих баб, строящих социализм, смотрю, как они отдыхают, и думаю о многих вещах.

— Каких вещах? — Босьо широко раскрыл глаза и поставил баклагу на тропку у ног Генерала, обутых в запыленные сапоги, знавшие, что такое война.

— Да о разных. Слушай, Босьо, ты как-то сказал после того, как молчал целых пятьдесят лет, что ищешь одно слово…

— Ищу, — ответил Босьо и померк, — но еще не нашел…

— А я нашел, — сказал Генерал, — здесь, в своем родном селе, в отчем доме. А ведь могло случиться, что умер бы, не зная, как много слов существует в мире и как все они могут быть собраны в одном.

— Что ж это за слово? — едва выдохнул Босьо.

— Истина, — тихо ответил Генерал. — Этого слова нам всем недостает, и все мы его обходим, стараемся проскочить мимо, отмахнуться…

— Вовсе это не то слово, — разочарованно сказал Босьо. — Разве им на все ответишь? Для меня истина — одно, для тебя — другое. Она ведь не для всех одинаковая. Истина — что-то вроде зерна: посеешь одно зерно на одном месте, вырастет одно, посеешь другое зерно на другом месте, вырастет другое. Не то это слово, Генерал, что на все может дать ответ, — грустно заключил он.

Генерал остановил взгляд на спящих женщинах. Ему казалось, что он вечно сидел на этом камне, что перед ним вечно рос этот огромный развесистый орех, а под ним, в его пестрой, горькой светотени вечно спали деревенские бабы. И Босьо с его большой пустой баклагой всегда стоял рядом, Босьо, который столько времени искал одно-единственное слово, способное на все дать ответ, и никак не мог найти. «Истина ли это? — спросил себя Генерал. — Время остановилось, все события в твоей жизни как бы стерты — и генеральская служба, и все, что было потом, — радости и горести развеяны ветром; существует лишь это мгновение и, кем бы ты ни был — генералом или простым крестьянином, — ты навеки с ним слит, неотделим от этого вот ореха, этого камня и этих спящих деревенских баб». Он сидел молча, стараясь продлить это мгновение; улавливал в нем неземную спокойную гармонию и всеми силами старался ее удержать.

И Босьо молчал. Он молчал целых пятьдесят лет — до тех пор, пока не услышал свою птичку, снова прилетевшую и севшую на его тополь, — и сможет молчать еще столько же; если, конечно, не найдет то единственное слово, которое она ему пропела.

Уловив волнение Генерала, Босьо понял, что что-то произошло, но что именно — не понял. Ему тоже показалось, будто не случайно эти бабы легли под этим орехом, не случайно Генерал остановился на этой тропе и сел на этот камень, и что сам он, Босьо, тоже не случайно спустился с виноградников в эту самую минуту с этой самой баклагой; что все это неминуемо должно было произойти. И впервые с тех пор, как он заговорил, ему захотелось снова замолчать и не искать больше никаких слов.

Но мгновения улетают, как птицы и облака, мы понимаем, что они улетают, но не знаем, как их остановить. Оторвав взгляд от ореха и от спящих женщин, Генерал почувствовал необходимость высказаться. Но Босьо его опередил, поняв, что он все-таки должен снова заговорить.

— И зачем только я заговорил? Вовсе не надо было, — пробормотал он с тоской. — Вот сейчас пришло ко мне что-то вроде слова, такого большого и важного, что в груди не умещается. Только я понял, Генерал, что, каким бы слово большим ни было, оно все равно не может выразить все. Потому, видно, слов этих так много, и человеку приходится все их говорить.

— А что же тебе пропела твоя птичка? — спросил Генерал.

— Все, — ответил Босьо. — Как услышу ее голос, так понимаю, что ничего лучше быть не может.