Васил Попов - Корни [Хроника одного села]

— Не помню.

— Если передом — значит, ты был запряжен.

— Не впрягали меня, это я точно помню.

— Уж лучше бы впрягли, Лесовик. Не к добру это — тащить воз задом наперед…

Тогда же бабка Воскреся сказала ему, что лопаются почки, а Лесовик услыхал это только сегодня, в саду у Дышла. И весенние соки он почувствовал — как просыпаются они в нем самом, — и весну, что уже наступила, и аиста увидел — как тот носит глину и прутики на крышу церкви. «Значит, не к добру?» — спросил он. «Да я же всегда был впряжен, бабка Воскреся! — захотелось ему крикнуть. — Передом я впрягался или задом — не важно, но я всегда был в упряжке и тащил весь этот воз!» Душа в нем взыграла, он почувствовал это всей грудью, перед глазами поплыли круги, навернулись слезы, а ладони зачесались по работе. Оглядевшись, он увидел весеннюю землю во дворе Дышла, землю, которая томилась по человеческим рукам. И стало у него перед глазами светло и ясно, взял он забытую у сарая мотыгу, снял черную шерстяную фуфайку и, поплевав на руки, принялся за работу.

Вскопав всю землю в огороде у Дышла, Лесовик, довольный, радостный, разогнул спину и сказал:

— Я вскопаю огороды всех, кто сбежал из родного села. И Зорькин с Недьо, и Гунчевых, и Йордана Брадобрея… И у Дачо вскопаю гряды, и у Американца… Весна, гляньте-ка, уже пришла. Эй, люди добрые! И земля плачет, просит, чтоб ее вскопали, взрыхлили, дали вздохнуть. Где моя душа, спрашиваете? Да вот здесь она, здесь, в этой земле.

Давно прошло то время, когда Босьо заговорил, когда он старался найти такое слово, которое могло бы выразить все. После пятидесяти лет молчания он за несколько месяцев выговорил все слова, которые когда-либо слышал, расспросил людей о том о сем и снова замолчал. Никто не поверил, что какая-то птичка села на его тополь и все ему пропела, а это была чистейшая правда. Им наври с три короба, вот тогда они сразу поверят. Дед Димитр Столетник когда-то говорил: «Не привьешь к правде веру, как к яблоне — айву!»

Когда люди разбежались по городам и стройкам, переехали в Рисен и в селе осталось народу раз-два и обчелся, Босьо от всех отвернулся. Он и от села отвернулся, хотя, где бы он ни был и как бы ни становился, все равно оказывался с ним лицом к лицу. Село даже в его сны заглядывало. Казалось, это вовсе и не село, ничего в нем нельзя было различить, ни домов, ни заборов; но Босьо знал, что это оно: вон там — верхний край, вон там — нижний, а вон речка и большой овраг, и если другие мосты и мостики, общим числом шесть штук, не видны, то мост-качели, построенный Дачо, еще как виден! Он живехонек и тоскует по человечьим шагам. Ох, как тоскует!.. Босьо и Генерал как-то встретились на этом мосту, на самой его середке, уж какие они были друзья, а тут чуть не разминулись, будто никогда раньше друг друга и в глаза не видели. «Босьо, — сказал Генерал, а глаза у него были светлые, но усталые, вокруг них черные тени легли от недосыпу, — Босьо, — сказал Генерал, — мы можем и помолчать, потому что мы друзья и без слов понимаем друг друга». — «Да», — кивнул Босьо.

Но только кивок — это ведь не слово, а значит и «да» не заправдашнее «да», как и село не заправдашнее село, если в нем не живут люди, если народу в нем раз-два и обчелся.

Как отвернешься от Генерала? Босьо казалось, что все это происходит ночью и потому как бы во сне, а вот ночью ему казалось, что это не ночь, а настоящий день, тем более что напоследок Лесовик зажигал все двадцать два фонаря с лампами дневного света. Ну как в таком случае отвернешься от села и односельчан?

«Два дня уже кружит этот аист. И аистиха кружит. Полетают где-то над верхним краем села и снова возвращаются. Невиданное дело, разве когда-нибудь раньше аисты согласились бы свить гнездо на моей крыше? Да никогда! Домик низкий, труба слеплена из веток и глины… Подождите, этого аиста я, никак, уже видел когда-то! Не деда ли это Димитра аист? Ведь тот, церковный, только под крестом гнездо вьет. В свое время причетник его все гнал и никак не мог прогнать, так и умер, не прогнав. Село тогда разделилось надвое: одни взяли сторону причетника, другие — аиста, чуть до драки не дошло… А этот аист другой, только чей же он будет? Вот сел наконец, стал щупать крышу ногами, а я чуть было не заговорил с ним, забыв про свою бессловесность. Вижу, крыша ему понравилась. А он глядит в мою сторону и меня глазами щупает — понравлюсь я ему или нет?