Михаил Щукин - Морок [сборник litres]

Такси мчалось по заснеженному городу, облитому ярким электрическим светом. Иногда белую снежную пелену прорывали красные искры от дуг трамваев и троллейбусов, словно вспыхивали зарницы. Сейчас бы выйти из машины, где крепко припахивает бензином, и неторопливо шагать по тихой улице, слушать, как под ногами негромко, словно крахмал, похрустывает свежий снег. У Козырина даже мелькнула мысль остановить такси, но он сдержался. Честно говоря, настойчивые приглашения Кижеватова смущали его. Зачем, для чего зовет, что нужно?

Машина проскочила мост над заснеженной Обью, вильнула в сторону и скоро остановилась возле крайнего подъезда аккуратной белой девятиэтажки. Новый, но уже основательно разбитый лифт со скрипом поднял гостей на шестой этаж. Дверь открыл сам Кижеватов. Увидев его, Козырин растерялся. Бывший шеф еще больше постарел, потолстел и обрюзг. Глаза потускнели, словно выцвели, в них не было прежнего огня, прежней уверенности.

– Ну, проходи, Петр Сергеевич. И вы проходите, Надя.

– Вы что, знакомы? – удивился Козырин.

– Да, немного, – смутилась Надежда.

Козырин поморщился, но ничего не сказал.

Жил Кижеватов в удобной двухкомнатной квартире, хорошо обставленной, чистой, но без домашнего уюта, какой бывает в давно обжитых квартирах, где хозяйничают женские руки. Здесь же чистота и порядок были казенные, как в гостинице.

– Я теперь на холостяцком положении, – заметив внимательный взгляд Козырина, пояснил Трофим Афанасьевич. – Супругу похоронил, один кукую. Соседка ходит – прибирает, готовит… Ужин на столе стоит, прошу к «моему шалашу».

Они прошли в комнату, где был накрыт стол. Разговор тянулся вяло, скованно. Кижеватов расспрашивал о Крутоярове, об общих знакомых, Козырин отвечал, но и тот и другой говорили словно через силу, по великой обязанности. Надежда смотрела на них, явно чего-то ожидая.

За окном гуще, напористей повалил снег, такой белый, что его даже в темноте было видно. Кижеватов тяжело, грузно поднялся, подошел к окну, долго стоял там. Не поворачиваясь, попросил Надежду поставить чай, и лишь когда она ушла, вернулся на свое место.

– Как живешь, Козырин?

– Нормально, Трофим Афанасьевич, по-прежнему.

– По-прежнему… Вот и худо. Вообще-то, правильно, чуда не бывает.

– Трофим Афанасьевич, о чем вы?

– Извини, Козырин, не надо было тебя звать, но очень хотелось поглядеть, каким ты стал с моей помощью. Ты меня переплюнул, ой как переплюнул. Вспоминаешь хоть, как с Воронихиным мне под зад мешалкой наладили? Глупый вопрос. Да, консервная банка – вот моя судьба: открыли, съели, больше не нужна, и выкинули. Но тебя, Козырин, тоже выкинут, придет время – и выкинут. Запомни это. Больше ничего я тебе не скажу.

«Старый пень, – со злостью думал Козырин. – Позвал сюда морали читать. Что, грехи решил снять, в рай собрался? Дудки, туда таких не пускают. Плохой, видишь ли, я стал. А каким ты сам был? Каким? Не можешь простить, что тебя вытурили из района? А как бы сам сделал на моем месте? А?»

Но вслух Козырин ничего не сказал, только губы под усами брезгливо вздрогнули.

Надежда вернулась из кухни с чаем. Молча выпили по чашке, и Козырин стал собираться. Кижеватов его не задерживал.

Закрыв за собой дверь, Козырин с облегчением вздохнул – больше его сюда палкой не загонишь. Раз съездил – хватит. Что было в прошлом, то было, мертвых обратно с кладбища не носят. И он, Козырин, тоже не понесет.

До моста они с Надеждой дошли пешком, а там поймали такси и скоро были в гостинице, где Козырин занимал хороший номер и куда к нему всегда приезжала Надежда.

Козырин не хотел возвращаться в прошлое. А если бы и захотел, то обязательно вспомнил бы давний разговор с Кижеватовым в Канашихе. Разговор этот состоялся незадолго до того, как Кижеватова сняли с работы.

Родное село Козырина – Канашиха – стояло недалеко от Оби, на берегу маленького озера. Старое кержацкое село, в котором до сих пор сохранились несколько домов, рубленных топорами, без пилы, с глухими заплотами, сложенными из расколотых наполовину бревен.

Два магазинчика, продуктовый с промтоварным прилавком и отдельно хозяйственный, ютились в низеньких домиках, где не было ни подсобок, ни добрых складов. О новом универмаге говорили долго и, казалось, бесполезно, но вопрос решился. Райпо строило универмаг своими силами. Полтора года Козырин был и за главного инженера, и за главного снабженца, расфуговал почти весь свой фонд дефицита, прихватил и председательский, добывая кирпич, машины, кран.