Михаил Щукин - Морок [сборник litres]

– А что, виноваты мы? Девки сами липнут, ни одну за руку не тянули.

Отчалит плот, плывет дальше среди белых густых облаков, которые отражаются в воде, и снова от одного берега, крутого, песчаного, до другого, низкого, ветельником затянутого, гуляет песня, повторяет ее эхо, тесно становится ей в обских берегах, и поднимается она тогда вверх, к небу.

И знали ведь девки, пилили их матери – бойся крутояровских пуще огня, а все равно, как только покажется плот, расцветал берег нарядными платьями и кофточками.

История, которую долго еще помнили в Крутоярове, приключилась с Егором Агариным, одним из сплавщиков. Приголубил в ветельнике девчушку, рано утром уплыл на плоту и потом, стараясь не отстать от товарищей, хвалился, как ловко ее окрутил, рассказывал под хохоток, как обещал жениться.

Пригнали плот в город, вернулись домой. Что вспоминать? Было, сплыло – не найдешь. Да вот закавыка. Заныла душа у парня. Ни девчушки той, ни ночи в ветельнике забыть не может. На вечерку пойдет – скучно. Все стоит перед глазами та девчушка – тоненькая, кареглазая.

В житейских делах Агарины издавна славились великим упрямством. Если уж кто из них вцеплялся в свое, задуманное, никакими клещами не оторвешь. Задумал и Егор. По осени обулся в хромовые сапоги, купленные в городе на базаре, сдвинул голенища гармошкой, напустил на них широкие штанины, надел новое пальто, примостил на макушку кубанку, выпустил на волю чуб – поехал.

Добрался до памятной деревушки, нашел дом Натальи (так ту девчушку звали) и только открыл ворота, как сразу, нос к носу, столкнулся с будущим тестем. Вокруг да около топтаться не стал – бухнул прямиком:

– Жениться приехал.

Видно, тесть уже про все знал.

– Подобру-то мне бы теперя стяжок потяжельше да по ограде тебя покатать, а то и мужиков крикнуть. Как кумекаешь? Ладно, вижу, непужливый. Глянешься ты мне, паря. Иди толкуй. Согласится – дай бог, а нет – помогать не стану.

Наталья согласилась. Увез ее Егор в Крутоярово. А там коса на камень налетела. Мать с отчимом уперлись. Отец у Егора погиб в гражданскую, мать несколько лет повдовствовала, сошлась с кержаком Зулиным, мужиком угрюмым и строгих правил. Под его дудку, видно, и запела. Нам, дескать, такая невестка не нужна, может, она после тебя еще с кем путалась. Егор постоял у порога, послушал их, не сказал ни слова, повернулся, и только двери сбрякали.

Купил себе на краю села засыпуху, на спине перетаскал пожитки. Наталья два окна помыла и повесила занавески. Так и зажили.

Доброй песней в Крутоярове никого не удивишь. Сами мастера. Но так, как молодые Агарины пели, вряд ли бы кто сумел. Вечерком, управившись с делами, садились они возле своей засыпухи и пели. Соседи открывали окна, слушали. Иногда к двум голосам присоединялся третий, еще не окрепший, чуть дрожащий. Это Павла, младшая сестра Егора, прибегала к молодым тайком от родителей.

Буйно цвела черемуха в ту весну, белой волной захлестнуло Крутоярово, похолодало в воздухе, и явственно несло с разлившейся Оби влагой. Виден был даже с низенькой ступеньки широкий речной простор. Волновалась душа у Егора, просилась к привычному делу. Плоты, уже связанные, стояли наготове. Наталья в дорожный мешок собирала ему харчи.

А пригодились те харчи на другое дело. Призвали Егора в армию. Мать с отчимом на проводы не пришли, только через Павлу переслали сыну немного денег, он их Наталье оставил.

И закрутилось все, как мелкий песок, подхваченный вихрем. Через месяц, в июньское воскресенье, взвыло Крутоярово от нежданной беды. Выплеснулась она из черного круга репродуктора, который совсем недавно повесили на площади. Только два человека о ней не знали – Наталья Агарина да старый фельдшер, принимавший у нее роды. Под вечер в маленькой крутояровской больничке раздался детский крик. Старик фельдшер сел прямо на пол, облегченно вздохнул и набожно перекрестился:

– Слава те, господи…

Дальше тянулось лето. Наталья ворочала тяжелые бревна на сплаве, ждала писем от Егора. Он писал, что пока еще служит в городе, намекал, что скоро поедет вслед за остальными мужиками. Нянчить первенца помогала Павла. Осенью, когда выпал первый снежок, в Натальину засыпуху постучался свекор. Покосился на зыбку, где неслышно сопел внук, и, уставя глаза в пол, буркнул:

– Собирайся.

– Куда? – испугалась Наталья.

– Кум наш с городу был, проездом. Егора видел. Говорит, на той неделе на фронт погонют. Мальца нам оставь, а сама езжай, гостинцы отвезешь.