Максим Осипов - Человек эпохи Возрождения [сборник]

Она мне на днях приснилась. “Попробуй, будь счастлив без меня”, – только голос. Почему на “ты”? Была ли это Верочка? Одни вопросы…

Есть и ответы. Я верю, что существует предназначенная мне учительница и что наша разлука подходит к концу. Мы встретимся – в Болдине ли, еще где-нибудь или прямо тут. Встретившись, узнаем друг друга и не расстанемся. Эти приходы, уходы – оттого, что человек теперь мало чувствует, к нам это не относится.

Еще у меня – работа. Я верю, что из правильно поставленной запятой произойдет для моих ребят много хорошего: как именно, не спрашивайте – не отвечу, но из этих подробностей – из слитно-раздельно, из геометрии, из материков и проливов, дат суворовских походов, из любви к Шопену и Блоку – вырастает деятельная, гармоничная жизнь.

И, наконец, я свободен. “Радуйтесь в простоте сердца, доверчиво и мудро”, – говорю я детям и себе. Не сам придумал, но повторяю столь часто, что сделал своим. Таким же своим, как сонных детей в классе, как русскую литературу, как весь Божий мир.

2009, 2012 гг.

Сеня Амстердам, литератор

Гриша Матюшкин, временно неработающий

Катя Шпиллер, детский врач

Антипов (Губошлеп), Архипов (Князь), Андронников (Лифчик) – их одноклассники

Порфирий, юрист третьего класса

Никита, молодой милиционер

На авансцене Никита и Порфирий.

Никита. Мы люди тихие, скромные, почти деревенские и преступления совершаем соответствующие. Жили себе, и все ничего, да только повадились к нам москвичи.

Порфирий. Москвичи чередят…

Никита. На масленицу набедокурили, подстрелили одного. (Сует палец в ухо, изображает выстрел.) Пх-х…

Порфирий. Пристрелили, Никитушка, пристрелили. На себе не показывай.

Никита. Когда б не Порфирий… (Вздыхает.) Когда б не Порфирий, не сладили б мы с этим делом, ни за что бы не раскумекали, что к чему!

Порфирий (читает из книги) . “Принесение жертв и законы, наказания и музыка имеют общую цель – устанавливать порядок, объединять сердца”.

Никита. Порфирий – очень значительного ума человек!

Порфирий. Китайская “Книга обрядов”. Ли Цзи. Видишь как? Наказания и музыка…

Никита. Очень… Очень значительного ума человек…

Гриша у себя в доме, один. Ставит книги на полки, стирает пыль. Поет.

Гриша. Прощай, ра-а-дость, жизнь моя!.. (Поглядывает на стоящую в углу огромную бутыль с зеленоватой жидкостью.) Выпить хочется! А нельзя, нельзя… Все, новая жизнь. Уже… сколько? Двенадцать дней. (Снова поет.) Знать, один должон остаться, тебя мне больше не видать…

Звук подъезжающей машины, стук в дверь.

Чтоб вам! Какое сегодня? Ой…

Стук повторяется.

Господи, убереги меня от старых друзей. А от новых уберегусь сам.

Гриша прячется в соседней комнате. Стук повторяется с новой силой. Наконец, пришедшие толкают оконную раму, она не закреплена. Окно вываливается, бьется стекло. В комнату влезают Сеня, Антипов, Архипов, Андронников. Сеня сгребает стекло ногой.

Сеня. На счастье! Мотинька! Мы приехали! Мотинька! Гриша!

Гриша возвращается в комнату.

Гриша. Началось… (Здоровается с одноклассниками, обнимается с каждым.) Губошлеп, Лифчик! О-о-о… Князь! Здоров ли?

Антипов, Андронников, Архипов хлопочут по хозяйству: заделывают окно, ставят на стол закуски. Сеня с Гришей болтают.

Сеня. Ты что ж, брат, так и живешь, этим, как его?..

Гриша. Анахоретом.

Сеня (достает из кармана бутылку “Буратино”) . Вот, Гриш, специально вез, попробуй, “Буратино”. Тот самый вкус, нет? Помнишь, газировочка…

Гриша. По три копейки.

Сеня. По три – с сиропом, по копейке – без. Теперь уже и монет нету тех… На, пей! Помнишь? Стакан отодвинешь в сторонку, бросишь еще три копейки… И два сиропа. А как бабушки бытовым сифилисом пугали, помнишь? Я об этом сейчас пишу. Вот так вот, милые мои, старые песни о главном… Чем пахли новые тетрадки, как выглядела отцовская фуражка…

Антипов. Сеня в таких вещах разбирается.

Сеня. В школу придешь первого сентября, понюхаешь тетрадочку, напишешь: “Классная работа”. А дальше все опять вверх тормашками! (Хохочет.)

Гриша. О колбасе дописал?