Максим Осипов - Человек эпохи Возрождения [сборник]

– А соседа любить?

– Пожалуйста, если любится. Добровольно.

А врагов любить совершенно незачем. Противоестественно любить врагов. Ислам запрещает противоестественное.

– Любишь своих врагов, Ксения?

Нет, конечно. Врагов не любит никто.

– Как же стать мусульманкой? – спрашивает Ксения. Вроде игриво: мол, как вообще становятся мусульманами? – но чешет, чешет руку.

С Всевышним нельзя кокетничать. Только честность, предельная.

– Сказать при двух свидетелях: “Нет бога, кроме Бога, и Мухаммед – пророк Его”, – и все. Это символ веры наш, шахада.

Где-то Ксения слышала слово, по телевизору.

– Ля иляха илля ллах… – нараспев читает Рухшона. Необычно, красиво. – Не верь телевизору. Особенно про мусульман.

Ксения направляется к двери, не за вторым ли свидетелем? Как у них быстро все! Не ожидала Рухшона такой стремительности:

– Стой, – приказывает она. – Прежде вытрезвись. С этой минуты – не пить. И свинины не есть, потому что – мерзость.

– Конечно, – кивает Ксения, – и сама не буду, и из меню уберу.

– Работникам платить.

– Да, да, правда, стыд. Еще что?

Да, что еще? Еще – у Ксении власть. Это не просто так. Вопрос власти – центральный вопрос. Власть имеет огромную мистическую составляющую. Политика, жизнь и вера должны быть одно.

– Кто возьмет себе власть и удержит, тот выделен Им, тот отмечен. Действовать надо – самой, не через этих, фантиков. Власть взять – всю.

– Уже думала, – признается Ксения. – Да только тут как полагается? Кого люди выберут…

Опять самоуправление, “юрчики”? И какое же место отведено Всевышнему? Нет, править всем должен Он – через нее, через Ксению.

Та заметно приободряется: о, она сделает много хорошего для людей. Мечети вот в городе нет…

– Мечеть – не главное, – перебивает Рухшона. – Я бы не начинала с мечети.

Это почему это?

– Построим мечеть, в самом центре. Люди будут ходить, у нас много черных.

Есть земельный участок, есть план. Рассуждать о стройке привычно-легко: плана нету пока что, но сделаем. Насколько все же проще говорить о привычных вещах! Будет мечеть. Будет где помолиться Рухшоне, когда ее выпустят. Вдруг Ксения останавливается:

– А ты вернешься? – Вся ее жизнь зависит от ответа на этот вопрос. – Заживешь у меня – хозяйкой. Зачем мне под старость одной такой дом?

Рухшона пожимает плечами: как ей вернуться – после сегодняшнего? Да и чем бы ни кончились следствие, суд, все равно – выдворят, депортируют.

Нет, нет, она удочерит ее. Деточка, доченька.

– Совершеннолетнюю? При живой маме? Вздор.

Надо толкового адвоката. Лишь бы она вернулась, повторяет Ксения, и получит все. А адвокат будет, самый-рассамый. Только вернись!

Нужно ли Рухшоне Ксенино “все”? Она задумывается – впервые, кажется, за весь разговор. Возможно, ее назначение – обращать несчастных теток в истинную веру, в Единобожие, – там, где скоро она окажется. Вот, вероятно, зачем понадобились сегодняшние события. Рухшоне уже видятся колонны заблудившихся, грешных русских женщин, не обязательно русских – всяких, в одинаковых синих ватниках, серых платках. Она, Рухшона, им сообщит правду, укажет путь.

– Не нужен самый-рассамый, давай попроще. А можно и без него. Не траться на адвоката, Ксения.

– Почему ты так хочешь?

– Не я так хочу. Потом поймешь. А теперь я устала. Иди.

Ксения глядит на часы: да, время-то… Тяжелый был день. Пусть отдыхает, может, к утру передумает – про адвоката. Как знать? Завтра Рухшоне – в область. Ксения пробует что-то еще уловить – из ее интонации, из выражения лица. Но на нем уже ничего не читается – только крайнее утомление. Да, пора. Если б знать, когда снова…

Они прощаются.

– Аллах милостив, – говорит Рухшона. – Еще повидаемся.

Ксения прижимает ее к себе, выше груди не достает, утыкается головой, обнимает и держит, держит, не оторваться…

– Скажи что-нибудь.

– Аллах милостив, – повторяет Рухшона, наносит удар по двери, чтоб открыли. – Иди, иди.

– С наступившим вас, Ксения Николаевна, – кивает головой дежурный перед тем, как за ней запереть. Ксения смотрит недоуменно, словно не поняла.

Она выходит на воздух, вдыхает его, идет через темный город, свой город. Люди спят, она нет, это нормально, эти люди ей вверены. Теперь она знает, Кем вверены и зачем. Вот ее дом, позади него она отчетливо представляет себе большую красную башню, самую высокую на много километров кругом.

Глубокой ночью Ксения сидит в прибранной пустой “Пельменной”, улыбается и ест холодное мясо. Душа ее занята насущным: поисками адвоката и связей в области, грядущим строительством, приобретением всей полноты власти. Ксения спокойна: с этим со всем она справится.