Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

Другие больше охотились за древесиной. Каких только деревьев, годных для обработки, не было в пойме: акации и ясени, грецкие орехи и липы, ракита, ива, ольха, тополь — и не сосчитать! Но двоюродные братья Симеон и Гиоака, сын Новака, и не думали соглашаться. Они вцепились мертвой хваткой в «дедовскую землю», как они говорили.

Но когда к ним пришел кто-то из райкома партии, «активист» или что-то в этом роде, и предложил им отдать землю на огород для рабочей столовой, они согласились; правда, после некоторых колебаний и переговоров; получив взамен худшую землю из государственного фонда, они уступили всю пойму без какого-либо договора, не ставя никаких условий, не посоветовавшись ни с кем.

А вот попозже они пожалели об этом и начали писать в Бухарест. Только теперь они вспомнили, что там у них свой человек, известный во всей области, но который не был в родном селе уже лет двадцать. Речь шла о брате Симеона.

По правде говоря, все происходило не так просто, как я вам сейчас рассказываю. Я это понял только случайно, но хочу сказать, что и я в некотором роде помог распутать всю эту историю.

Я-то уже давно не проживаю в деревне, да и сельским хозяйством больше не занимаюсь. Наведываюсь сюда из города лишь изредка, когда выкрою свободное время. Но все-таки наведываюсь: люблю родные места. Особенно люб мне маленький сестрин виноградник весной, когда все в цвету. Какое там благоухание, голова кругом идет, горожанам такое и не приснится!

Этой весной я попал в деревню в непогоду. Горы были укутаны снегом до самого подножья. Дул ветер и лил дождь вперемешку со снегом. Даже собаку и ту жалко в такое ненастье выгнать из дому. Я сидел дома, коротал время в сенях с родными. Иногда к нам заглядывали мои давнишние друзья, и мы толковали за стаканом доброго вина, которое полагается пить после жареной курицы или копченого окорока, как делают у нас в деревне. Прихлебывали мы вино, вспоминали давние времена, но гости то и дело упоминали о небывалом урожае кукурузы, полученном два года тому назад. Вспоминали и вздыхали, опасались, что в этом году не успеют отсеяться вовремя: уж больно зима затянулась — никак не кончается. Дни катились один за другим, ненастные и мокрые, как старухи, что холодной осенью возвращаются вечером от мочила, где размачивали коноплю. В один из таких угрюмых ненастных дней я сказал:

— Ну, коли два года тому назад у вас здесь был такой урожай, то в пойме Вырнава, верно, уж такая кукуруза уродилась, что и представить себе трудно.

Сын старого Хури, Ниц, собиравшийся запить стаканом вина пирог со свиными шкварками, отставил стакан, который уже было поднес ко рту, снял очки в проволочной оправе, унаследованные от отца, в свою очередь унаследовавшего их от бабки Логоаи, и удивленно уставился на меня, как на человека не от мира сего. Затем он коротко заявил:

— Ни одной кукурузинки не уродилось! — и одним глотком опорожнил стакан.

— Погодите, я расскажу все по порядку, — вмешался сын Цили Тоадер, увидев, что я выпучил в недоумении глаза. Затем он старательно расправил и вытер усы, чтобы на них не осталось ни единой крошки пирога, и продолжал: — Вы, может, и не знаете…

— Да не величай ты меня на «вы», говори «ты»: ведь вместе пасли свиней на Мэгуре…

— Ты так ты. Будь по-твоему! Ты, видать, не знаешь, что у них отобрали пойму.

— Нет, — ответил я так же удивленно.

Оказывается, вот как было дело. Пришел какой-то человек, сказал, что он из райкома. А на самом деле он из столовой, что при каменоломне. Он еще говорил про себя, что член партии, а на самом деле это не так. А кто он такой и откуда появился, никто толком не знает. Зовут его Кырцэ. Парень молодой, но хитрый как бес. Рабочие боятся его хуже черта. Говорят, он их даже колотит. «Ты чего, классовый враг, хочешь? — орал он. — Чтобы я райкому о тебе доложил?» У нас-то рабочие еще темные, вот и молчат. Так они приучены издавна — лучше молчать, чем болтать. По поговорке: «Много болтать — беду наживать». Но, по правде говоря, они не так боялись Кырцэ, как другого начальника, поглавнее, который был там чем-то вроде заведующего. Ну, этого уж рабочие знали как облупленного. Да и как им не знать бандюгу Влада, бывшего графского управляющего. Избивал он нас до крови невесть из-за чего, когда мы тогда работали на графа. Мне он тоже как-то влепил несколько затрещин, когда на сборе винограда я спрятал в рукав одну гроздь. А теперь после войны, бог знает как, Влад сумел остаться в начальниках. Он-то и подослал Кырцэ к Симеону и Гиоаке. А Влада на это дело надоумил его же тесть Здрынгэлэу, тот, у которого молотилка и куб для самогонки. Здрынгэлэу водил дружбу с Пралей, районным уполномоченным по сельскому хозяйству, тем самым, который с землей всячески мухлевал.