Михаил Садовяну - Новелла современной Румынии

— Ситару!.. Ионикэ! — будил меня чей-то голос, и чьи-то руки трясли меня. Я открыл глаза. Лоб был покрыт холодной испариной. Рядом, наклонившись надо мной, полулежал Пынзару. Он осторожно приполз ко мне. Я хотел что-то спросить, но он, прикрывая мне рот ладонью, показал в сторону, откуда слышалось спокойное дыхание спящих. В темноте я различал его сдвинутые, нахмуренные брови, злые глаза, лицо землянистого оттенка.

— Ионикэ, — таинственно прошептал он мне у самого уха. — Домой есть что передать, своим?

Пока я опомнился, прошла минута-другая. Я пробормотал, насмехаясь над ним:

— Да вот что, у меня приказ для тебя, прямо от Антонеску!

Глаза его засверкали, он обиделся и насупился. Видно, он никак не ожидал услыхать в ответ шутку. В тишине кукурузного поля учащенно билось сердце земляка; рука, державшая меня, слегка дрожала. Где-то близко прогремел одинокий ружейный выстрел, — палили в сторону немцев. Пынзару вздрогнул и, овладев собой, прошептал решительно:

— Я убегу, Ионикэ!.. Убегу сегодня же ночью!

Он быстро привстал на колено, собираясь уходить. Не теряя ни секунды, я крепко схватил его за грудь. Сгоряча мне удалось повалить его навзничь на землю. Мне хотелось схватить Пынзару за руки, но он выскользнул, и я оказался под ним. Дрались мы молча, пока наконец я ухитрился опять его свалить. Теперь я надежно придавил его к земле.

— Ты что, с ума сошел? — процедил я, испуганный его намерением.

— Убегу! — застонал он… — Хватит с меня!

Чтобы напугать его, я напомнил ему случай с одним парнем из третьего батальона, которого недавно поймали и расстреляли.

— Это по его глупости, — буркнул Пынзару.

Улучив момент, я вновь крепко схватил его за руки. Но он не угомонился. Наконец я притащил его на наблюдательный пункт, куда по-прежнему доносился приглушенный шум передвигавшихся советских частей. Теперь в глубокой ночной тишине этот шорох напоминал неумолкающий плеск морских волн, пенящихся перед бурей.

— Еще немного осталось потерпеть! — пытался я шепотом ободрить Пынзару. «Да, единственное наше спасение, — говорил я себе, — бегство! Иначе нас сметет наступление русских, и тогда конец. Погибнем напрасно. Ради чего?! Ради кого?! Бежать? Но куда? Тогда мы бежали без оглядки семнадцать дней и ночей, и все же нас настигло страшное море огня и железа. До Дуная доберешься за ночь… А потом куда? И что еще будет?»

К своим мы вернулись лишь под утро. Я тут же уснул, измученный не дававшими мне покоя тревожными мыслями.

Не знаю, сколько времени я проспал, но меня разбудил гул самолета, и я сразу вскочил на ноги. Занималась заря. Фиолетовое небо было окаймлено черной бахромой. Над полем разливалась живительная прохлада, поднимавшаяся из ложбины. Весь фронт с обеих сторон казался пустынным, погруженным в глубокий сон. Когда начало светать, высоко в небе появились легкие очертания серебристого самолета. Некоторое время он кружил над немецкими позициями справа от нас, затем улетел в тыл, в сторону Струнги. Немного спустя самолет вернулся и спокойно пролетел вдоль наших позиций. По звуку я сразу определил — советский самолет… «Наверно, разведчик!» — подумал я, вспомнив ночное гудение на советской стороне. Наши догадки подтверждались. В бездне отчаяния вновь вспыхнула надежда, предвещавшая долгожданное избавление.

Днем на всем советском фронте по-прежнему царили покой и молчание. Жизнь опять пряталась в земле за густым кустарником. Темные извилистые траншеи на склоне холма казались заброшенными. К обеду в одной из них показался связной. Немцы открыли по нему бешеный огонь. Больше ничто не нарушило тишину; между высокими гребнями холмов, казалось, все оцепенело от зноя. Солнце беспощадно палило землю. Заходя, оно залило горные дали пунцовым светом. В его сверкающих лучах над нашими позициями опять появился, покачивая крыльями, советский самолет. Сделав широкий разворот, самолет неожиданно спикировал. Он пронесся, свистя, над нашей позицией. Вслед за ним рассыпались длинным шлейфом белые листочки. Падая и кружась, они напоминали стаю голубей.

Мы напряженно следили за их полетом. Несколько листовок упало на нашем кукурузном поле. Первая листовка досталась Пынзару. Мы быстро его окружили и стали рассматривать листовку. Она озадачила нас, так как совсем не была похожа на обычные воззвания, которые распространяли русские. Там не упоминалось ни о немцах, ни об Антонеску, не говорилось о несправедливости, царящей у нас в стране, и ничего о войне. Не было слов, написанных в правом углу большими, жирными буквами: «Прочти и передай товарищу!» Этот листочек белой бумаги выглядел иначе. Посередине крупными буквами были написаны слова: «Пропуск для свободного перехода». Ниже мелкими буквами несколько слов на румынском языке: «С этим пропуском можно без опасения перейти линию советского фронта. Он гарантирует вам жизнь и свободу». И все.