Василе Войкулеску - Повести и рассказы писателей Румынии

— Идем, чего тебе еще надо? Сам видишь — господа забавляются!

— Не тронь его, я сделаю ему подарок! — вдруг заревел граф так грозно и оглушительно, что Лаци нырнул за печку, а вконец ошеломленный Янош замер на месте.

Граф несколько раз прошелся по комнате, на минуту прислоняясь то к креслам, то к столу, и широкими нетвердыми шагами направился к стене за роялем. Его сильное, гибкое тело протиснулось за рояль, и белые руки сняли со стены огромное зеркало в золотой раме.

Лаци кинулся и подхватил зеркало, ибо руки графа так держали его, что оно чуть не упало на рояль и на голову графини.

— Бери его, Янош! Оно твое! Это господский дар! Дед привез его из Вены. Бери, бедняга, и помни обо мне, который… который… — И граф снова заплакал. — У меня уже нет жены. Она умерла, я похоронил ее! — И рука графа затрепетала в воздухе, точно белый голубок. Янош, который не знал о смерти молодой графини, страдальчески вздрогнул, но Лаци, усмехнувшись, подмигнул ему, и он понял — граф говорит так от огорчения, что остался без жены.

— Ну, иди! — внезапно, словно всхлипнув, коротко отрезал барин.

Янош и Лаци унесли зеркало. В гостиной остались рыдающий в кресле барин и спящая у рояля барыня.

Янош с большим трудом притащил зеркало домой. Он с досадой думал об оставшихся за барином пятидесяти филлерах и в то же время гордился полученной дорогой вещью. Однако, когда зеркало оказалось в комнате, Яношу стало не по себе. Он прислонил его к шкафу и вечером, входя в дом, опасался взглянуть в него. Кто знает, еще увидишь в его глади что-нибудь такое, чего не следует видеть, — тень или, скажем, привидение! Он не привык к зеркалам. Да и дети, которые ползали на четвереньках, то и дело стукались о раму. Кто-то из соседей помог Яношу унести зеркало на чердак…

«Бедный граф, — думал теперь Янош, — где он?» Граф и его мать распродали землю, участок за участком, и пропили деньги, а после войны у них отобрали то, что осталось. Граф уехал в город, хотел что-то предпринять. За что он только не брался! Барыня померла. Где он теперь, никто о нем больше ничего не слышал. Отчаянный пьяница был! И бабник, бедняга, что с ним поделаешь! Одно слово — барин! Человек десять или двадцать крестьян раскупили часть земли графа. Как говорит старик Сильвестр: «Если бы он не продал, негде бы нам было купить». Дорого, да, он продавал дорого, за землю приходилось работать, платить, но все-таки они ее покупали. А то, что граф не успел продать, потом отобрало у него государство, теперь это государственная ферма. А граф гниет где-то… Прости его, господи, был он без царя в голове!

Янош задул лампу и сошел по ступенькам террасы. Дети должны сейчас прийти, если они не совсем одурели. Пока Янош сидел дома и думал о другом, его гнев утих. Надо затопить печь, не помрет же он от этого! Разве они на поле отдыхают? Тоже работают, бедняги!

За воротами как будто мелькнула тень, и, в ту минуту когда Янош ее увидел, пес Букши тихо заворчал, а потом разразился лаем.

— Эй, кто там? — громко спросил Янош.

Тень прошла мимо толстого бревна в воротах и показалась между прутьями решетки.

— Сильвестр, что ли? — еще раз спросил Янош и направился к воротам.

Тот, кто был снаружи, осторожно толкнул створку. Перед Яношем стоял человек в одежде рабочего, и, насколько можно было заметить при свете луны, довольно поношенной. Он медленно снял шапку и стоял молча, с непокрытой головой, поросшей редкими, словно слипшимися от пота волосами. Янош тоже молчал, ожидая, пока тот заговорит.

— Это я, Янош. Не узнаешь меня?

Голос и какой-то особый блеск глаз пришедшего заставили Яноша воскликнуть, прежде чем он успел подумать:

— Господин граф! Наш граф Тибор Бароти!

Яноша растрогало и взволновало то, что он только сейчас, впервые за долгое время, вспомнил графа, что считал его покойником, что после стольких лет порадовался его подарку.

— Прошу вас, господин граф! Подумать только — кто к нам пришел! Входите, прошу вас!

Граф вошел, тяжело ступая ногами в запыленных ботинках. Теперь, при свете кухонной лампы, Янош окончательно узнал его, взгляд, улыбку, даже руки, хотя они загорели на солнце, немного опухли и под ногтями была грязь.

— Садитесь… Ох, что это я, пожалуйте в комнату! Не сидеть же нам в кухне…

Граф бросил усталый взгляд на раскаленную плиту, на закипавшее молоко и уставился на кончики своих ботинок.

Янош инстинктивно понял, что гость голоден.

— Может, выпьете кружку молока, барин? — осмелился предложить он.