Виктор Горбачев - Реинкарнация. Авантюрно-медицинские повести

«Да, дурит он нас!» – Лёха засомневался скорее в своих способностях сопоставить произношение малознакомого языка.

«А, ну, ещё давай!»

Лёха пощёлкал каналы, в новостях французы бастовали, дождался интервью…

Свояк опять на полминуты затих, направив ухо к телевизору, потом зачирикал… Французский, как более знакомый, угадывался вполне…

«Ёпть!» – сказал Лёха, подтверждая тест.

«И ведь выпить не тянет!» – Микола выглядел вполне обескураженным.

«Я от свояка насухо первый раз ухожу… – констатировал он ещё одно действие заморского зелья. – Во, бля, дела…»

«Да, хорош меня разводить, барбосы!» – подытожил Григорий Тимофеевич, наслушавшись этой небывальщины по прибытии в село на вахту.

«Да, ёпть! Тимафеич, дык свидетелей же полдеревни!»

Надо сказать, что бочка иссякла после Троицы, а поисковики прибыли, спустя месяц, в июле уже.

Недели две, а у кого и три, то дивное похмелье ещё держалось, а потом потихоньку исчезло. Остались воспоминания, остались свидетели.

Но Григория Тимофеевича насторожило не это: пить без меры прекратили его жиздринские приятели. Так, из уваженьица, чуть-чуть…

Ну, ладно, «барбосы» могли и сговориться его разыграть. Но остальные-то свидетели – жёны, дети, бабки – ну, какие из них артисты…

А у Миколы аж вещественное доказательство осталось – неоконченная картина…

«Это же Кёльнский собор!» – Григорий Тимофеевич видел его воочию.

Посыпались уточняющие вопросы от городских. Подопытные отвечали охотно, но чем дальше, тем невероятнее…

«И что ты, Генька, корешки собирал?! А ты, Лёха, на аккордеоне шпарил?!»

Палитра этой чертовщины была настолько широка и неожиданна, что городские грамотеи вскоре ошарашенно примолкли, пытаясь хоть как-то связать концы с концами и нащупать хоть мизерное объяснение.

«А бочка-то цела?»

«Да цела, что ей станется! Даже не ржавеет, сука! Я ей крышку, правда, вырезал, под дождевую воду приспособил».

Не поленились проехаться…

Осмотр бочки к разгадке не приблизил.

«А откуда она у тебя вообще?»

«Да мужик из соседней деревни отвалил, из Дошина. Валяется, говорит, сто лет за сараем, не знал, что с ней делать…»

«А вы, змеи, значит сразу сообразили, что с ней делать…»

«Не-е, почему сразу? Не сразу…»

Краелюб-директор при упоминании Дошина прищурил один глаз, отчего один конец уса на той же стороне лица вопросительно и задиристо задрался. Понимая, что любая его версия в данной ситуации обречена быть убедительной, с ответом не спешил…

«В Дошине в начале войны был немецкий госпиталь. Мы сначала кладбище немецкое раскопали, а потом уж узнали, что оно относилось к тому самому госпиталю…

Только старики рассказывали, что непонятный это был госпиталь. Батальон охраны, пропуска… Но что самое удивительное – высокие чины фрицевские туда наведывались регулярно, даже генералы бывали…

Чего они не видали в захолустном-то госпитале, каких тогда сотни были…

А ещё там таких ёмкостей не осталось?»

«Да, не-е, мы уж всю округу прошерстили…»

«Ну, вы, алконавты, не могли хоть чекушку на анализы оставить!»

«Да, ёпть, Тимафеич! Да, кто ж знал, что всё так обернётся?!» – «алконавты» чувствовали себя слегка виноватыми.

«О, так Жоржик-то, говорят, ещё не отошёл!» – даже вроде бы и обрадовались такому обстоятельству.

«Айда, навестим!»

Набились гуртом в грузовой микроавтобус…

Жоркина мать выметала двор метлой – давно такого не водилось.

«Нету Жорки, на пилораму улетел, тёс нужен… Переменился парень… Господь, видать, услышал молитвы… Всё лето, почитай, не пьёт… Два раза уж премию давали – виданное дело! Да, вона, гляньте, крышу новую спроворил… Всё сам, всё сам…» – заметно было, что такие Жоркины перемены матери по нраву.

Пока выпытывали обо всём остальном, притарахтел тракторишка, не плошь Генькиного, с прийцепом тёса. Из кабины спрыгнул Жорка, как-то с радостью со всеми поздоровался.

«Во, рабсилы-то привалило!»

«Рабсила» на радостях, что Жорка жив-здоров, махом скинула доски с прицепа, уложили всё аккуратно, с поперечинами для просушки.

К Жорке всё-таки приглядывались. И он не подвёл…

Глянув на часы, Жорка вдруг заспешил в хату: «Я скоро!»

«Молиться пошёл…», – откомментировала мать.

«Не по-нашему… Раза три-четыре кажин день на колени встаёт… Езус-езус… Лопочет, как и раньше, не пойми чего…»

Григорий Тимофеевич заспешил к окну…

Понаблюдав несколько минут, как Жорка молился, вернулся к компании.