Олег Попцов - И власти плен...

— Еще будет время — пожалеем. А сейчас давайте уточним детали: где мы посадим Нового?

О чем думает юбиляр накануне своего юбилея? О расходах? Куда денешься, деньги еще никто не отменил. О наградах? А почему нет, разве я хуже других? О подарках? Ну, это обывательский взгляд. Мельчание натуры, так это называется. О подарках не думают, потому как знают — подарки будут. Юбиляр никому не признается: он сравнивает свой юбилей с остальными юбилеями. Его мучает номенклатурный синдром. Как будут отмечать, по какому разряду? Не о заслугах речь. У юбиляров свои расценки: полезен, угоден, значим, неприемлем.

Антон Витальевич Метельников в канун своего юбилея выглядел рассеянным. И хотя день был расписан по минутам, неопределенность угадывались и в поведении юбиляра, и в скрытой нервозности коллег и родственников, между которыми, были, распределены обязанности касательно двух главных событий: торжества в кругу сотрудников и, конечно же, банкета.

Сам Антон Витальевич от этих забот как бы отстранен. Обычный рабочий день, Утренний рапорт всех служб, затем отчет на бюджетной комиссии. Затем… День приема по личным вопросам перенесен на вторник. Других изменений нет. Все как всегда.

Уже звонили, уже предупреждали. В кабинете только цветы. Для адресов и прочих сопутствующих знаков любви и уважения — специальная комната. Никакой помпы, о чем вы говорите! За рабочим столом. На посту, так сказать, при исполнении. Актовый зал отменяется, зал заседаний отменяется. Просто и элегантно. Поцелуи, рукопожатия. «А помнишь?.. Да что говорить, даже не верится — полвека…» Ну, в общем, так. Это вот от нашего ведомства. Потом прочтешь. Будешь уходишь на пенсию, разложишь адреса, и прожитая жизнь покажется тебе дорогой, долгой и счастливой. А теперь надо бы тостец в твою честь? Где у тебя коньяк? А, запамятовал. Мы уже давно другие, мы ни-ни… Да благословит чистота эти высокие стены. Давай поцелуемся. Про банкет усек, приглашение читали вслух: «Я и моя жена имеем честь…» Ну, Метельников, выглядишь, как бог. Ночь не спал? Это бывает. Какое снотворное, о чем ты говоришь? Проще простого: народное средство, столовая ложка меда на полстакана теплой воды. Ах уже советовали? Всегда помогало, а нынче нет? Ну, ничего, пройдет юбилей, и снова будет помогать. Послушай, Фатеев, это ты все организовал? Ну, молодец… Внимание плюс уют. Нет, нет, мне только кофе. Все, все, все. Я побежал. До вечера. Что там случилось? А, понимаю, толпы демонстрантов, требуют юбиляра. Ну иди, иди. Да, чуть не забыл, это верно?

«Ты о чем? А, насчет Голутвина? Похоже, что да».

«При чем здесь Голутвин? Я о тебе. Говорят, будешь нашим начальством?»

«Упаси бог».

«В самом деле: зачем тебе это? Бегу, бегу. До вечера».

Метельникова никогда не донимала бессонница. И вот, поди ж ты, не сомкнул глаз. Положено считать, что в такие вот бессонные часы жизнь проходит перед твоим мысленным взором. Это все из книг. О чем думалось? О прошлом, о настоящем? Ничего подобного. О Голутвине. Фатеев его не любит. Обоюдная нерасположенность, — услышав имя Фатеева, Голутвин всякий раз морщится. Все так, однако я почти уверен, фамилию Фатеева мне впервые назвал именно Голутвин. Была его подсказка. В те годы я многое делал по его подсказке. Я только начинал, а он, Голутвин, уже был своим человеком в коридорах власти. Прошло не более двух недель моей работы в новой должности. Голутвин приехал без предупреждения. Была немыслимая жара, самый конец июля. Даже в новых цехах, где обычно прохладно, стояла духота. Голутвину скоро надоело ходить по заводу, у него была другая цель. Он даже запретил знакомить его с начальниками цехов: будут спрашивать, отвечай просто — наш гость. Он приехал преподать мне урок. Давай разберем с тобой тему, сказал он: «Отношения директора завода с вышестоящим начальством». Он мыслил четко: запомни, ты значим, если за тобой кто-то стоит. Нужны единомышленники. У Левашова они есть, у тебя — нет. Действуй. И учти: ты действуешь на территории Левашова. Да, вот еще… И тут он назвал фамилию Фатеева, характеризовал его не очень лестно, и просьба была как бы к слову: пристрой, и все. Так именно и было. Он рекомендовал мне Фатеева.

В главке Голутвина не оказалось. Я жалел, что пришел сюда. Разглядывают, расценивают. В моем появлении здесь (я об этом не подумал раньше) есть что-то зловещее. Какая нелепость, забудь об этом. Опорой тебе твои мысли: ты думал о Голутвине, не о себе.

Уже на выходе из главка заметил Андросова — не то консультант, не то помощник Голутвина, — еще и спросить не успел, он уже ответил: «Уехал в поликлинику». Не сговариваясь, отошли в сторону. Покурили, помолчали. Андросов ждет, а мне ему сказать нечего. Когда прощались, он спросил: «Что-нибудь передать?» Ответил первое, что пришло в голову: «Срочно нужны три квартиры, может, поможете?» «С такими просьбами к министру надо». Мы обменялись усмешками: я виноватой, он сочувственной с примесью иронии: мог бы придумать что-нибудь пооригинальнее.