Александр Малюгин - Затмить Земфиру

Таня Градова, ее телефон, точнее, телефон ее отца, Петра Михайловича Градова, мне дала Нина Павловна Гребешкова, вдова Гайдая. Вернуться к своей первой любви – это же символично, очень символично. Концептуально, как говорила... Тьфу ты, черт!

Я набрал номер Градова. Ответил женский голос. Петр Михайлович тяжело болен.

– А что вы хотели?

Я объяснил. Мне дали номер Татьяны, судя по цифрам, она жила где-то рядом с отцом. Я названивал ей до самого вечера, а потом, после короткого ознобного сна, с вечера до полуночи. Перестал, резонно заметив про себя, что у Тани могут быть маленькие дети.

С утра все повторилось. Я звонил ей каждые десять минут. Безрезультатно. Поздно вечером, часов в одиннадцать, я положил под язык последнюю дозу страмониума (рекомендуемая схема приема: утро – вечер – утро). После 12 звонить прекратил. Вскоре почувствовал – боль утихает. Меня странным образом успокоило это молчание Тани Градовой, моей «первой любви». Бессловесная в фильме, она и в жизни для меня осталась бессловесной. Кошкой проскочила концептуальная мысль: через какое-то время и Маня станет просто художественным образом, персонажем давней картины. «От супа отказалась (суп харчо). Дальше. Три порции шашлыка. Выбросила в пропасть», – под эту цитату я засыпал, медленно, но верно.

Я не знаю, кроме страмониума, лучшего средства от несчастной любви.

...И вот мы сидим с Маней в ленкомовском «Траме» и занимаемся черт-те чем: она досматривает «Операцию „Ы“, я, словно ветеран наполеоновских войн, предаюсь воспоминаниям.

Певунья позвонила через месяц после нашего разрыва. Весь этот срок я героически боролся с желанием набрать ее номер. Кроме страмониума, помогала рецептура яблочной бражки: больше воды, меньше дрожжей и сахара. В итоге ядреный яблочный уксус вместо вина. То бишь я убеждал себя, что из Мани так ничего и не вышло. А без ее звездности наша небесная история, наша любовь, увы, – с кислятиной на губах. И спасибо тогда Господу Богу. Или Вельзевулу. Без разницы.

Перед грядущей встречей (а то, что она будет, я не сомневался) я пытался сформулировать на бумаге ответную обвинительную речь, но выходил какой-то бред горячечный. Я рвал листы, черкал, переписывал, снова разрывал. Аккурат к Маниному звонку пришел к некоему душевному равновесию. Решил при встрече ошарашить певунью чем-то из Басе и первым (непременно первым!) предложить остаться друзьями. Полистал японского классика, кое-что вытащил на свет:

«Ворон-скиталец, взгляни!

Где гнездо твое старое?

Всюду сливы в цвету».

Годится. Или вот:

«О, не думай, что ты из тех.

Кто следа не оставил в мире!

Поминовения день!»

Нет, это, пожалуй, на похоронах читать. А вот в самую точку:

«О, сколько их на полях!

Но каждый цветет по-своему —

В этом высший подвиг цветка!»

Здесь, как и всегда в хокку, множество смыслов, но я имел в виду: ты для меня, конечно, не второстепенный персонаж, но вон сколько цветков «на полях»...

Итак, достигнув определенного душевного равновесия, с улыбкой блаженного я зашел в ресторан «Трам». Маня уже сидела за столиком перед экраном. Крутили «Операцию „Ы“, новеллу „Напарник“. У меня сразу мелькнуло, что певунья и тут решила „мыслить концептуально“: пригласила именно в „Трам“, откуда мы впервые поехали ко мне, помня о гайдаевском исследовании, вероятно, попросила официанта поставить „Операцию „Ы“. Как-то нелепо было декламировать хокку Басё, когда Верзила, весь черный, в ожерелье из изоляторов, гоняется за Шуриком по стройке. «Хотелось бы обратить внимание авторов на эпизод превращения Верзилы в негра“, – вспомнилась мне критическая фраза из протокола заседания мосфильмовского худсовета.

Я опустился на стул, подвинул к певунье баул с вещами: свитер с желтой лентой на спине, детский аккордеон, диски Земфиры. Она отмахнулась – потом, потом. И снова уставилась в экран, будто лет десять не видела эту комедию Гайдая. Я же стал кадрить официантку Катю. У нее были обгрызенные ногти – явный признак шизофрении. Тем слаще игра. ...

Фильм наконец закончился.

– Ну что? Как жизнь молодая? – Маня смотрит на меня с улыбкой, на лице ни облачка, утиный носик подрагивает, словно поплавок.

Что она еще задумала, непредсказуемая наша?

– Живу.

– Как твои изыскания по Гайдаю?

– Прекрасно. Все второстепенные персонажи выстроены в ряд. Спасибо, что интересуешься моими делами.

– Как личная жизнь?