Александр Малюгин - Затмить Земфиру

Дальше вообще произошло нечто из ряда вон выходящее. Похмелившись (я только от этого обалдел!), Маня вдруг разрыдалась. Да что разрыдалась! Это были мусульманские погребальные стенания. Выброс шаманских эмоций. Фудзияма, заголосившая после трех веков немоты [8] .

Короче, устроила певунья на отдыхе целый концерт под названием «Плач по Земфире».

– Мы жили втроем: я, Зверь и Земфира, – билась в истерике Маня. – Зверь дико ревновал меня к ней. Дико! Я никогда ей не старалась специально подражать – ни в прическе, ни в одежде, но он всегда орал: «Ты во всем подражаешь этой курносой! Как ты похожа на Земфиру!» Я мыла посуду, пылесосила, а он мне: «Ты все делаешь, как она, все!» Будто он видел, идиот, как Зема пылесосит...

Маня вновь зарыдала. Я налил ей пять капель, так до конца и не врубившись, в каком смысле они «жили втроем». (Потом дошло – поэтическая метафора.) Певунья вырвала бутылку, хлебнула из горла. Поразительно, как быстро она опьянела и понеслась под откос. «Я требую продолжения банкета!» – кричала Маня, пытаясь возобновить свой художественный свист про Земфиру. Но получалось уже не то: бессвязный хаотический лепет. Единственный внятный кусок, который мне удалось разобрать, был похож на хокку Басё в моем, пардон, переводе: «Слушая песни Земы, я как бы и не песни слушала. Как бы базарила с человеком, который понимает. „Да-да, – соглашалась я с ней. – Именно так и было, именно. Об этом и речь“.

Минут через десять, когда бутылка опустела (каюсь, моя вина, недоглядел!), «плач» певуньи вылился в один несносный придурковатый вой. Я боялся, что сейчас сбежится вся администрация отеля, и ринулся на борьбу с Маниной одержимостью – сила, физическая, была на моей стороне. Певунья в ответ материлась, царапалась, укусила меня за локоть и все это время, будто заколдованная, злобно орала: «Как же я ее ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»

Тут объяснений не требовалось – Земфира, от любви до ненависти один шаг. Бушующий на моих глазах пьяный шабаш вдруг напомнил некий мистический ритуал. Да-да! Ритуал изгнания дьявола, так живо описанный в книге Уильяма Блэтти [9]. Удивительно, но лицо Мани в тот момент стало безумно смахивать на Земфирино. То есть она и раньше была похожа на уфимскую певунью, но только сейчас я понял, что мешало полному сходству: другой овал лица. Бес, вселившийся в Маню, оказался талантливым скульптором – быстро отсек все лишнее.

Когда вопли моей Реганы [10]стали рвать барабанные перепонки, я надавал девушке пяток тяжеленных пощечин. Я все-таки не отец Каррас и не знаю в точности «Ритуал» [11]. Затихла. Мгновенно заснула. Однако через полчаса уползла в ванную, где громко, со стонами и проклятиями, блевала.

Ни к обеду, ни к ужину не вышла.

...Утром я смотался на море. Вернулся – Маня уже открыла глазенки. В руке на весу я держал раковину с кроваво-красной сердцевиной, подарок двух любителей рассветного дайвинга. Спросонья ее можно было принять за орудие убийства – только что совершенного или будущего. В свете последних событий я подсознательно хотел произвести именно такой эффект.

– О, какая большая устрица! – как ни в чем не бывало воскликнула певунья. – Мы ей будем завтракать?

– Ей-ей, – я присел на кровать, любуясь этим образцом детской непосредственности. – Ты помнишь, что случилось вчера?

– А что случилось? – Маня сморщила утиный носик, почесала скорпиона на лопатке. – Я отрубилась. Кажется.

– А до этого?

– До этого? Из меня что-то... Я что-то несла, что-то извергала про Земфиру. Ужасное, да?

– Это было похоже на ритуал изгнания дьявола.

– Дьявола? – певунья хихикнула, поправила челку. – Ну да, я давно подозревала, что в Земфире есть дьявольское семя. Простой человек не может писать такие песни.

Впрочем, она не стала развивать щекотливую тему, поднесла раковину к уху, принялась насвистывать какую-то мелодию – будто вторила радиоприемнику.

Затем, странное дело, вдруг прильнула к моим губам, и мы запутались в одеялах и простынях...

За обедом не удержался и в шутку спросил Маню, чем вызваны столь разительные перемены в интимной сфере (ну и действительно это было, знаете, как пересесть из «Оки» в «мерседес»). Поглощая скорострельно тигровые креветки, девушка выдала нечто метафорическое:

– Понимаешь, в Москве я воспринимала секс как вторжение на мою территорию. В мое тело, а значит – в душу, мысли, чувства. А у меня на них авторские права. Врубаешься? Андэстенд?