Александр Григоров - Знать

- Почему он не сказал? - спросила сама себя Яся.

- Потому что есть вещи, о которых мужики молчат. И это необязательно касается размера.

Вокруг лифта крутилась жизнь - шаркали подошвы, витали запахи, мешались в какофонии голоса. Посреди рабочего хаоса, как мухи в янтарь, влипли две любящие, но одинокие женщины. Когда-нибудь монтеры-археологи достанут их из толщи: так выглядели офисные дамы эпохи позднего медиа-холдинга.

Первой зашмыгала носом Яся. Фира терла глаза, стараясь, чтобы в темноте это выглядело как поправка макияжа. Но не сдержалась. Через минуту рыдали в два голоса: Звонова тонко и прерывисто, Потемкина - глухо, с обертонами...

...Они вышли спустя час. Обе - с красными глазами, молча прошли охрану и сели в маленький автомобиль, который повела Фира. Вскоре припарковались возле "стихийного ИНЯДа" - так называли рынок у института.

Съемочная группа "Клика" как раз вынырнула навстречу. Журналистка направилась к Фире, но та показала рукой - проходите.

К входу подъехали три микроавтобуса, но девушки не придали им значения и проскочили в дверь раньше. Найти Рёшика не составило труда - в последнее время жизнь недобитого ИНЯДа теплилась вокруг кабинета директора. Мужчины стояли у окна, за которым происходило громкое действие. Но женский дуэт переключил внимание на себя. Николай Вальтерович бросился кипятить воду для чая, Пользун и Ростик удивленно рассматривали дам, а Стебня, не отводя глаз от пришедших, потихоньку пробирался к компьютеру.

- Это ко мне. - Рёшик под локотки вывел дам из кабинета в приемную.

Стояла полутьма, разбавленная светом из открытых дверей - в коридор и кабинет.

- Раз вы обе здесь, я должен объясниться. - Он размахивал планшетом, будто хотел в случае чего подсмотреть текст. - Поверьте, любовные чувства сейчас не имеют значения. Я - никто. Наказан сильнее, чем вы обе хотели бы.

В случайных отблесках света он поймал взгляды - испуганный Яси и удивленный Фиры.

- У меня исчез дар. Не спрашивайте, почему. Природа знати неясна, мы только пользуемся ее плодами, а корни остаются незримыми. Была сила - и прошла, как насморк. Теперь я здоровый, обычный человек.

Ответить они не успели - дверь открылась настежь. В компании майора и двух спецназовцев материализовался Гоша.

Включили свет, разогнав таинственность и уют, будто спугнули троицу, которая в темноте занималась чем-то постыдным.

Гоша не смутился, бросил реплику Фире, как по отрепетированному сценарию:

- Тебе здесь нельзя. Собирайся, проводят.

И вошел в кабинет, не дожидаясь ответа.

- Минуточку, - встрепенулась Потемкина, - чего это мне нельзя? Кто это решил?

Показалось, что Смык не вернется. Но аморфная фигура появилась в приемной. С таким видом хулиганы подходят к младшеклассникам, готовя привычное: "Что ты сказал?".

- Ну короче, - Гоша отправил в сторону сухой плевок, - здесь три государственных преступника. А может, и больше. С этой минуты они арестованы. Кто знает, вдруг ты у них на шухере? Тебя это тоже касается. - Он посмотрел на Ясю и снова сделал движение в сторону кабинета. - А кто решил? Считайте, что я.

Он пригласил Рёшика в кабинет. Яся проскочила следом в закрывающуюся дверь. Вартовые остались в приемной.

- Короче, так, - начал Гоша, - Пользун, Бронский и Огнен, идете со мной. Если без глупостей - останетесь целы. Иначе - без мазы. Вы обвиняетесь в измене Родине, а ты, англичанин, в шпионаже. Ага, переведи ему. Вот ордер.

Подтверждением стал вой сирены внизу - видимо, кто-то пытался проехать через рынок. В ответ заголосили торговцы, они как раз увозили товар на склад, образуя тачками собственное дорожное движение. Раздался резкий хлопок.

- Если есть ордер, значит, проводилось следствие? - спросил Ростик.

- Да, - ответил Смык, - конечно проводи...

Он побледнел, схватился за бок, будто туда воткнули нож, и перетек из стоячего положения в лежачее. Ростик подскочил к двери и запер ее, оставляя майора внутри. За окном раздался еще один хлопок, не оставляющий сомнений - стреляют.

Запираться не имело смысла - часовые выбежали из центрального входа, закрывая собой Фиру. БСники стояли спинами к зданию и палили фразами в воздух, глядя через дорогу, на лесопосадку. Оттуда, окутанные синим сиянием, шли люди. В первом ряду виднелись мегафоны - кричали короткие фразы и передавали рупор соседу.

Спустя четверть часа кучка вартовых оказалась в окружении знати.

Вартовые пытались огрызаться. Кричали, требовали, размахивали удостоверениями. Но знатоки сжимали кольцо. Нормы поведения остались позади, в том времени, когда интеллигенции позволяли хотя бы мечтать о собственной значимости. Отобрав сначала деньги, потом престиж и, наконец, саму работу, власть поставила знать вне закона. Лишенный чувства достоинства пролетарий по инерции существует сколь угодно долго. Интеллигент заканчивается там, где заставляют сморкаться в рукав.