Александр Григоров - Знать [СИ]

Пункты составили категоричные: «За манифест» и «За выборы». Думали, по демократическим принципам сделать графу «Воздержался», но решили, что случай не тот. Голосовать — тайно.

В тяжелую стеклянную конфетницу легли двадцать шесть свернутых бумажек — двадцать четыре местных командира, столичный начальник Розуменко и лидер Пользун. Голоса раскладывали в разные стороны — манифест и выборы. Считать доверили Истомину. Над конфетницей образовался круг зрителей, стояли в несколько рядов. Передние выкрикивали задним:

— Пять-пять!

— Семь-шесть в пользу манифеста!

— Десять-одиннадцать, за выборы.

— Тринадцать-двенадцать — манифест.

В руках у Володи осталась единственная бумажка, свернутая маленьким самолетиком.

— Выборы, — объявил Истомин, не поднимая глаз. — Голоса — пополам.

Круг разорвался — командиры заговорили между собой и по телефонам.

— Что будем делать, раскольники? — спросил Дюжик. Его ровный голос прозвучал громче общего гомона. Аркадий Филиппович так же сидел рядом с Володей, но теперь — вполоборота.

Рёшик и Розуменко оказались по разные стороны т-образного стола. Для полноты картины не хватало ковбойской амуниции.

— Чепуха эти ваши голосования, манифесты, палаты… вместо того, чтобы облегчить людям жизнь, усложняем.

— А облегчить хотите, выбрав за них?

— Да. Они так привыкли. Просто до нас за них делали плохой выбор.

— А вы, значит, мерило?

— Сам ты, Рёшик, мерило. Нужно что-то делать: а не языками трепать!

— Ну давайте отмутузим друг друга у всех на виду. И легче станет сразу, и правого определим!

Командиры заулыбались, пошли в ход додумки, как можно устроить дуэль и на чем. Например, сделать две виселицы и вышибать знаниями табуретку. Или веревку у ножа гильотины перебивать.

Розуменко смеялся громче всех, после каждой юморной «добивки» его охватывал спазм.

— Ты прав, Пользун, — наконец, выговорил он, разогнувшись, — и легче, и определим.

Хохот сошел на нет. Перекрывая последние смешки, Розуменко добавил:

— Только никакая не виселица. И не гильотина, — он хихикнул. — Стреляться, как поэты! У нас же творчество? Мы шедевр творим?

Веселье прекратилось. Все в ожидании уставились на Пользуна. Кто еще должен блеснуть мудростью, если не лидер?

— Выбор оружия за вами, Степан Романович.

Собрание возликовало. Все поднялись в едином порыве, кроме Истомина, который забрал свой самолетик и запустил его под потолок. Самолетик поднялся и тут же ушел в пике.

— Как это записать для сайта? — спросила Звонова, подойдя к Рёшику.

— А никак записывать не нужно.

К площади подошли в плохом предчувствии: напряжение витало в воздухе. Руководитель в сотый раз протягивал руку с экрана.

— Быстро сориентировались, — бросил Розуменко.

— Или записали заранее, — ответил Пользун.

Разорвав живое кольцо, командиры оказались внутри импровизированной арены.

— ИВК 25 требуется два танка, медведь и эвойденс-вара на трэш-амубарака, — ударил младший знаток и подошел ближе.

Старший лежал неподвижно. Толпа перестала кричать, камеры телефонов уставились на поверженного. Младший готовился к контрольному удару.

Когда публика вдохнула для приветствия победителя, старший знаток открыл глаза и прохрипел:

— Самая дорогая монета в мире — двадцать долларов США 1933-го года.

Младший стоял, не моргая. И осел, как песочная пирамида под волной. Из носа пошла кровь. Старший побрел из круга. Когда слился с толпой, его настигли радостные крики болельщиков.

Голос Рёшика, зовущий врача, утонул в возгласах. Толпа съела пустой круг, проигравший лежал на брусчатке.

Пользун и Розуменко переглянулись. Только что увиденная дуэль разрешила спор. Стреляйся командиры — зрители превратились бы в участников бойни.

Интеллигенция идет стенка на стенку — лучшего подарка для власти не придумаешь.

Степан Романович и Игорь Владимирович исчезли в толпе.

На маленькой сцене с примитивной аппаратурой, чуть в стороне от площади, пел Серега Белый с группой. Услышав голос любимца, знатоки перешли от места драки ближе к колонкам и стали подпевать. Голос успокаивал, позволяя надеяться, что обязательно все будет хорошо, даже если кажется, что плохо.