Александр Григоров - Знать [СИ]

— В каком это смысле — моя?

Не дожидаясь ответа, выхватил ордер. Перечитал и убедился. В волнении доел бутерброд.

В следующую секунду Гоша вскочил с кушетки, занимая поочередно все положения тела в пространстве, как на покадровой отмотке видео. Ударил сзади под коленку зазевавшегося Борю и юркнул в дверь. Буркун бросился следом, но на третьем шаге сообразил, что не догонит.

— Бросьте его, майор. Если бы остался, нас наверняка взорвали сегодня же. К своим они относятся, как к врагам. Да вы в курсе.

— Не смешно, — ответил майор и будто из воздуха выхватил куриную ножку.

Позже вспоминали, что Буркун явился в ИНЯД с «дипломатом», в котором обнаружились стратегические запасы яблок, сала и хлеба. Кроме этого, там находились свертки из фольги и бумаги, хранящие другую снедь. Как будто он постоянно готовился к тому, что его на долгое время оставят без еды.

Вечерело. Духота переродилась в свежесть и заполнила собой человеческие сущности. Предчувствие беды смилостивилось перед защитниками, давая место воспоминаниям. Перед входом в институт зажглись костры, полилась беседа, настоянная на благородных и не очень напитках. Вспоминали прежние походы, бунт в Столице и множество мелочей, которыми сильна людская память. Судачили о последнем своем дне, который наверняка наступит завтра и не жалели — погибнем стоя.

На побег Смыка Бронский, Рёшик и Огнен отреагировали спокойно, потому что окунулись в научный диспут. У каждого был кусок мозаики, из которых складывалась занимательная картина. Общение шло складно — профессор и командир знати свободно владели английским. Николай Вальтерович по привычке вставлял немецкие слова, а Рёшик порой задумывался над правильностью сказанного, но в целом собеседники прекрасно понимали друг друга.

Меня зовут Мирослав Огнен, и я беседую с профессором Bronsky и командором Polzun, которого все зовут Ryoshik.

— И вот этот форсаунд реагирует на определенные звуки? — Bronsky вертит в руках аппарат. — По какому принципу?

— Говоря языком традиционной физики, форсаунд показывает уровень шума. Точнее — его силу. — В знак ответной почтительности я рассматриваю треснувший корпус ускорителя. — Даже тихое слово по силе может перекрыть гул турбины. Из того, что я замечал, самой сильной была обсценная лексика. И что интересно — форсаунд постоянно срабатывает при появлении и даже упоминании людей, которых я искал по заданию «Оупенинга».

— А люди — в тех точках, куда попал сбитый с толку сигнал? — уточняет профессор.

— Именно.

Жара — невыносимая.

— Получается, полтора года назад, на католическое Рождество, произошел какой-то глобальный сбой? — Ryoshik листает планшет. — Николай Вальтерович случайно обнаружил, что теплый сверхпроводник из композитного материала дает обратную связь с плазмой. Я начал драться с помощью знаний, итальянский болельщик получил дар убеждения, а грек-киприот научился воровать при помощи цифр. Солидная компания!

— Добавьте в нее и меня. Форсаунд появился на свет чуть ли не в тот самый день, когда произошел сбой на спутнике. — Я делаю почтительный кивок. — В «Оупенинге» мне сказали, что сигнал получился странным — будто к двоичной системе добавили третье значение. Мне кажется, это и есть некая смысловая составляющая информации, без которой любой сигнал — набор ноликов и единичек. Поначалу я думал, дело в частоте полос шума, но факты говорят о качественной оценке информации. Комиссия, смотревшая на мой эксперимент, в первый раз почувствовала третью компоненту, а во второй — слушала обычный тюремный сленг. Тот же эффект наблюдаем и в речи Традито: молодые игроки с высокими зарплатами выступают за честь клуба. Амон Гридениз — блестящий математик-самоучка, орудующий хитроумными фокусами. В этом есть нечто… новое.

— Знания. — Продолжает мысль Ryoshik, который во время моих рассуждений перечитывает статьи в браузере. — Новые знания, вот что объединяет эти случаи. До знакомства с уголовниками вы, Огнен, наверняка не знали тех выражений, которыми они вас потрясли. Звезды футбола переходят из команды в команды, глядя исключительно на цифры в контракте, а не на историю клуба. Для них — когда заканчиваются деньги, заканчивается история. До Федели Традито они просто не представляли, что за ними — былая слава и люди, ее помнящие. Киприот — обычный картежник, возможно, шулер. Ну пусть фокусник. Пока вы не окажетесь по ту сторону занавески, его пассы будут неожиданными. Со мной — еще хуже. Я научился превращать знания в банальное рукомашество.