Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

Бриджид взглянула мне в лицо; я зажмурился от ее наголовного фонарика.

— Двайт, прости меня! Зря я вас с Эдвином сюда притащила. Вечно я все делаю не так.

— Да ладно, не расстраивайся. Завтра будет новый день. И потом, с чего ты взяла, будто все делаешь не так?

Но Бриджид, ни слова не говоря, ушла в чащу. Причин у нее могло оказаться две, три, четыре; прикинуть, сколько она будет отсутствовать, я был не в состоянии. Я подозревал, что главная причина — в том, что я весьма смутно себе представляю, как обращаться с этой женщиной; теперь, когда я остался наедине с Эдвином, меня осенило, и я решил поговорить с ним как мужчина с мужчиной.

Я торопливо пролистал разговорник в поисках нужных испанских слов. Возможно, «абулиникс» все-таки действовал — я съел уже половину. Я вытащил баночку из кармана и теперь подступал к Эдвину, потрясая ею, как гремучая змея — хвостом. Ловко и незаметно, словно наркодилер, я сунул баночку в Эдвинову прохладную плоскую ладонь и загнул его несколько куцые пальцы.

Эдвин сверкнул глазами; впрочем, возможно, это был просто ночной оптический эффект. Я произнес заготовленную фразу:

— Estes te puede aider. Наверное. Это тебе поможет. Как по-испански «наверное»? В любом случае, tiene ипа para dia. Solamente ипо. Каждый день. Todo los dias, о’кей?

Пожалуй, если бы Эдвин все время жил в Баньосе, я бы мог взять у него адрес и выслать ему еще «абулиникса» — вдруг Эдвин захочет продолжать курс лечения? Хотя, если под действием «абулиникса» Эдвин уйдет вниз по реке, значит, «абулиникс» Эдвину больше не понадобится. Размышления мои прервал хруст — невидимый Эдвин открыл баночку, извлек капсулу, прожевал ее (чего делать вообще-то не рекомендуется) и проглотил, не запивая водой. Затем он довольно сильно — и не без доли сарказма, насколько я мог понять в темноте, — стукнул меня лбом в лоб.

Я сердечно пожал ему руку.

Начался дождь. Мы с Бриджид спрятались в хижине, крытой тростником. Крыша протекала, струйки воды буравили земляной пол. Я зажег наголовный фонарик и осмотрелся. В первый момент я принял темные пятна, сплошь покрывавшие уцелевшую стену, за мох, лишайник или плесень. Но через секунду с ужасающей ясностью и ощущением, что время застывает, я понял: пятна на самом деле — огромная армия пауков, и многие отряды уже пошли в наступление.

— Бриджид, — промямлил я. — На стене… пауки… Они тут кишмя кишат!

Кажется, никогда и нигде, разве что в кино, я не слышал, чтобы человек задыхался от ужаса.

Я схватил Бриджид за руку и выволок ее из хижины.

Всю ночь Бриджид, Эдвин и я выбирались из сельвы. К рассвету мы дошли до дороги. Вскоре перед нами затормозил грузовик, и водитель, торговец фруктами, с любезной беззубой улыбкой предложил подвезти нас до Эдвинова автомобиля. Мы уселись в кузове между благоухающих корзин с гуавами, лимонами, грейпфрутами, папайями, гуанабанами и апельсинами. Мы заваливались набок на поворотах, подпрыгивали и жестоко бились на колдобинах, почти не разговаривали — мы смотрели назад, на раскисшую красную глину дороги, словно рукой нетрезвого кондитера выдавленную из картонного кулька; или по сторонам — сквозь щели в досках кузова видны были деревья, опять деревья, все время деревья, потом пейзаж оживляли курица, свинья, или мул, или крестьянин на велосипеде, или босоногий малыш с портфелем, или необработанный садовый участок, или хижина на сваях, в которой надрывался телевизор.

Диван с шерстяной обивкой в Алисиной гостиной накануне казался таким неудобным, что Алиса разрешила мне спать вместе с ней на кровати. Целый день мы торчали у доктора Хайара, вместе с ним и мамой смотрели по Си-эн-эн террористические атаки и вот наконец-то освободились. Я рухнул на кровать не раздеваясь и прямо поверх одеяла, тут же отрубился и всю ночь проспал, будто ничего не произошло; теперь же я открыл глаза и смотрел на Алису. Она начала было растягивать губы в улыбке, но передумала.

— Ну ты и спишь, — сказала Алиса.

— Рядом с тобой я бы и еще поспал. — Я посмотрел в Алисины добрые синие глаза, заметил, что сосудики полопались, и меня захлестнула позавчерашняя нежность. Я потянулся и со смехом поцеловал Алису прямо в губы.

В следующий момент я уже лежал на полу, и голова гудела от удара об угол комода.

— Ой! — простонал я. — Больно!

Алиса зажгла на прикроватной тумбочке лампу от Тиффани с зеленым абажуром.

— Двайт, ты что, совсем рехнулся?

— Алиса, прости.