Бенджамин Кункель - Лекарство от нерешительности

— А вот и нет. — Внезапно мне стало удивительно спокойно, чтобы не сказать лениво. — Я буду ездить по штатам и проповедовать. — Перед моим мысленным взором возник Двайт при галстуке и на трибуне, и я прослезился. — Я буду проповедовать Евангелие от Посредственности, и слушать меня будут типичные посредственности. Я им скажу, что новая жизнь не наступит до тех пор, пока мы не откажемся от старой и не примиримся со своей тотальной, махровой, прогрессирующей посредственностью. — Я вообразил целый зал тучных, лысых, согласно кивающих и рыдающих под влиянием стадного инстинкта посредственностей. — Пока мы не проникнемся осознанием собственной посредственности до последнего желудочка наших среднестатистических американских сердец! Или желудочков сердец. До желудочков наших полных невежества сердец!

— Ну ты даешь. Может, тебе в театральном поучиться? Стал бы отличным комиком.

— При чем здесь комики? Я хочу акклиматизироваться в своем рыхлом и уже подвергшемся распаду теле, которое будет ласкать несовершенная, но любящая женщина, — я подумал о Ваните; под ложечкой засосало, — пусть не с всепоглощающей, то хотя бы с неподдельной страстью. Если, конечно, мне повезет. И с этой абстрактной женщиной мы построим свой раек на земле. Надеюсь, моя работа не будет связана с подмазыванием колес неолиберального капитализма и не повлияет существенно на дальнейшее обнищание жителей третьих стран и расхищение мировых природных богатств. — Я огляделся по сторонам, не без удовлетворения представив себе на месте сельвы пустырь. — Однако я не собираюсь играть роль жвачки на ботинке американской промышленности или, если хочешь, палки в ее колесе. Вот так. — Поверх темной головки Бриджид возник призрак посредственности — и пополнил запасы моего красноречия. — А по святым воскресным дням я буду выпивать не меньше шести чашек кофе, просматривать газеты и ездить за покупками. А еще мы с женой будем ходить в музей, где плюнуть некуда от туристов, и смотреть по телевизору все шоу подряд. Пока я не умру от рака простаты, мы каждый день будем заниматься сексом — если, конечно, ни у кого из нас не случится головной боли.

— Двайт, по-моему, у тебя жар.

— Я просто хотел сказать, что, хоть я и посредственность, мне тоже нужно что-то свое и кто-то свой — для того чтобы вести здоровую, счастливую…

— Счастливую? Да неужели!

— Хорошо, не счастливую, а просто нормальную жизнь. Я буду основоположником новой, спокойной, совершенно нормальной, приятной, если на то пошло, но не особенно выдающейся… да, и совсем не разнообразной жизни. Да, буду!

Бриджид, кажется, мои идеи не трогали. С ее лица не сходила болезненная гримаска — улыбка, вызванная моей тирадой, боролась с разочарованием, причем последнее побеждало с численным превосходством три к одному. Что и говорить: интеллигентная, воспитанная, чертовски привлекательная Бриджид, Бриджид, которая так хорошо поет и свободно или близко к тому владеет тремя современными языками, — Бриджид была мне не по зубам.

Я представил, как жахну кулаком по аналою и выдам в лицо сборищу посредственностей: «Мы разочаровываемся в жизни исключительно потому, что изо всех сил стремимся избежать разочарований. Мы постоянно и самым аморальным образом предаем трудящихся и безработных в лице народа Эквадора и других народов, ибо не в состоянии наслаждаться прелестями нашего привилегированного стиля жизни. Наш мир так устроен, что мы, члены общества потребления, просто обязаны быть счастливыми». Бурные, продолжительные аплодисменты. Лицо проповедника принимает безмятежное выражение, как у Будд из пористого песчаника, в изобилии представленных в мамином глянцевом альбоме. Впрочем, аудитория не замечает снизошедшей на проповедника нирваны.

— Наверное, ты прав, — произнесла рассудительная Бриджид. — Подобная многословность — признак посредственности. Допустим. Только что в данном случае хорошо? Ты осознал, что ты не такой уж новичок, как предполагалось. Ты думал, ты открыт для любых событий. Но истинная причина, по которой ты столько времени оставался открыт, в том, что тебя ничем не проймешь. А значит, о твоей открытости и речи нет. И замечательно, что ты наконец это понял. С тобой ничего не может случиться. Бывают такие люди.

Я стал было возражать:

— Да нет же! Посредственность сродни гениальности, потому что в обоих случаях окружающие тебя не понимают.

Но тут Эдвин принес обед. Мы ели молча, и, должен признаться, жирные личинки уже не казались мне такими вкусными, как в первые дни. Видимо, тогда я просто перепутал два понятия — новизны и удовольствия.