Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга вторая. Звери

Матвей слушал, и перед глазами его стоял отец – сильный, спокойный, надежный.

– А однажды, уже мы семьей стали, повез он меня в тайгу, за ягодой. Год тогда выдался урожайный, вся деревня пахла малиновым вареньем. Ну и мы поехали, да заодно и на пасеку заехали. Пес у нас тогда был, Заграем звали. И вот едем мы, отец твой правит, я на тулупах валяюсь и в небо гляжу. Болтали о чем-то, не помню. Вообще он особенно болтать не любил, но в тайге как будто менялся. И вот едем, болтаем, а винтовка рядом со мной в соломе лежит. И вдруг впереди где-то сначала лай бешеный, а потом визг такой страшный! Я напугалась, уселась, а отец твой этак не глядя винтовку рукой нашаривает. Я ему ее ногой подтолкнула, а сама вдохнуть боюсь: Заграй-то молчит, ни звука. Да и отец весь как-то напрягся, как струна, волком по сторонам смотрит, винтовку у плеча держит. Ох и страшно мне стало. Но спросить боюсь, не помешать бы. И вдруг прямо за спиной у меня треск! Я оборачиваюсь и вижу медведя, страшенный, несется прямо к нам. Я закричать, а не могу, воздуха нет. И тут твой отец спокойно так говорит:

– Ложись.

Я к нему повернуться хочу, а он уже рядом, ладонью голову мою вниз пригибает и прям над головой у меня стреляет. Раз, другой! Я наконец вдохнуть смогла и только хочу закричать, а он улыбается и говорит:

– А ты молодчина, не испугалась даже…

Говорит, а сам винтовку заряжает. Я смотрю – медведь лежит, а Заграя нет. И тут отец с телеги спрыгивает и к медведю. Я ему:

– Стой! Куда?!

А он винтовку вскинул и еще пару шагов к медведю. А тот вдруг подскакивает, и к отцу. Я думала, все, порвет его, а потом меня. Глаза зажмурила, уши зажала и закричала громко-громко! И тут выстрел… и тишина. Глаза открыла, отец твой стоит, а у самых его ног медведь лежит, голова набок, лапищи под себя подобрал. Ведь не испугался же, не дрогнул даже! Один выстрел, и все. Я в слезы, а он меня утешает и посмеивается: чего, мол, ревешь белугой, все ж хорошо. А мне так его треснуть хотелось, ты бы знал!

– Мам, а за что треснуть-то?

Аксинья только рукой махнула…

Помолчала немного и вновь заговорила:

– По первости все букетики мне носил. Придет, положит на крылечко и уходит. Выхожу утром – букетик лежит. – Она смотрела в темноту перед собой и улыбалась. – Мама все смеялась, что так и проходит всю жизнь с букетиками. Как-то раз выхожу утром, а нет ни цветочка. Я сначала обиделась жутко. Ну все, думаю, другой какой букет понес…

– Чего сразу другой-то? А если заболел или еще чего? – возмутился Матвей.

Мама улыбнулась и продолжила:

– Полдня дулась. А потом вот тоже подумала: а вдруг случилось чего? А как узнать? Ведь не пойдешь же к нему, засмеют. Мама-то не слепая, видит, что вся я извелась. Собралась и пошла, вроде как по делу, а сама про Матвея узнать. Ух как я ее ждала, ты бы знал, сынок! И вот наконец пришла мама, но ничего не говорит. Начала делами домашними заниматься, а я вокруг нее увиваюсь. С одного боку подступлюсь, с другого, а она как будто и не видит. Я тогда и говорю:

– Мам, ну как там Матвей? Видела поди?

– Видела. Лежит твой Матвей с горячкой, совсем ему худо…

Я рванулась было к нему, да мама остановила.

– Куда это ты собралась, оглашенная? Без тебя справятся. Вот вылечится и придет, а пока нечего. Иди вон лучше на реку со стиркой…

Матвей силился представить отца влюбленным, и не мог. Он в его памяти всегда был собранным, строгим, неулыбчивым. А оказывается вон оно как…

– Запомни, сын, твой отец был самым лучшим. Он был моей жизнью, все было связано с ним. Наш дом, пасека, даже рубашка эта – она прихватила пальцами рукав своей рубахи – все. И ты его продолжение. Ты очень на него похож – Аксинья погладила его по щеке – такой же упрямый, такой же сильный… И душа в тебе отцова, сынок. Помни про то, всегда помни. И когда делаешь что-то, подумай сначала: а как бы отец поступил? Он был честным человеком и никогда не предавал. Как мы теперь? Как я теперь? – она вздохнула тяжко и утерла слезу.

– Все будет хорошо, мам. Я обещаю…

– Ох, сынок, не обещай. Не от тебя и не от меня это зависит.

– А от кого же? Мам, да как можно на кого-то рассчитывать, кроме себя? Никак не можно.

– От Господа все зависит, сын. Как он решит, так все и будет.

– Он уже решил – буркнул Матвей.

– Да, сынок, решил. За какие грехи, не знаю. Но нам теперь с этим жить.

Матвей вскинул голову:

– А я не хочу так! Не хочу чтоб за меня решали. Я сам хочу решать, сам! На то я и человек, чтобы своим разумением жить.