Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга вторая. Звери

С трудом сглотнув вязкий комок в горле, он отстранил от себя маму и внимательно посмотрел ей в глаза:

– Но мы живы, мам. Отец был бы рад, понимаешь? Он все для этого сделал.

– Как же ты на него похож – она снова расплакалась, прижав его голову к груди. Потом оттолкнула легонько:

– Пора, сынок – голос ее был сух и безжизнен.

– К вечеру доберемся, мам, солнце еще не сядет – он хлопнул Пчелку по крупу, и телега с легким скрипом стронулась с места…

Дорога петляла по тайге, ныряя в глубокие увалы и выкатываясь на залитые солнцем поляны. Они ехали молча. Мама вязала, Матвей правил Пчёлкой да поглядывал за Серко, привычно челночившим где-то впереди. По мере приближения к реке волнение Матвея нарастало все сильнее. Он, конечно, старался не подавать виду, но маму не обманешь. Когда он в очередной раз оглянулся проверить, все ли в порядке, мама ободряюще улыбнулась, хотя и ее глаза выдавали такую боль, что Матвею стало стыдно. Ладно мама, но он-то? Мужик же, а туда же, вот-вот с телеги соскочит и бегом побежит. Вот только куда? Вперед, к отцовой могиле, или же подальше от своего страха? Поэтому он продолжал молча править, сцепив зубы и временами без нужды похлопывая Пчелку вожжами по крупу.

Вот и знакомый поворот, совсем рядом их пасека. Матвей с трудом подавил желание свернуть с дороги, проверить, как там улики, посидеть в их с батей шалаше. Но солнце уже давно перевалило полуденную черту и готовилось упасть в тайгу, так что стоило поторопиться. Они с мамой еще перед выездом решили, что ночевать станут в доме, во дворе которого похоронен отец: все равно в деревне им придется пробыть пару дней. Ну а если сложилось так, что и этого дома уже нет или он кем-то занят, то и на берегу спокойно переночуют, благо мама уже пообвыклась с походным бытом.

Они выехали из тайги, и Матвей натянул вожжи. Солнце из-за их спин заливало пустошь, бывшую когда-то их деревней, розовым светом. Дом деда Власа так и стоял на косогоре над рекой, глядя на них слепыми бельмами окон. Пустой дом сразу видно. Он стоит одинокий, как брошенный старик, ссутулившись и немного скособочась, и уже не ждет иной судьбы. А за ним – выжженная черная пустошь с торчащими печными трубами. В дальнем конце деревни виднелись три дома, те самые. Матвей зацепился взглядом за средний из них и уже не отпускал его. Мама сидела в телеге, прижав ладонь ко рту и с ужасом глядя на представшую ее глазам картину. Матвей, конечно, рассказал ей о пожаре, но увидеть это своими глазами… Да и Матвею было не по себе. В тот день он увидел слишком много страшного, и вид сгоревшей деревни слился со всеми остальными ужасами того дня. Сейчас останки мертвой деревни лежали перед ним чужеродной деталью пейзажа, серым пятном, мертвенно спокойным и тихим. Не брехали собаки, не мычали коровы, не галдели птицы. Только шумливый говор реки наполнял эту тишину.

– Трогай – голос его был глух и почти не слышен, но Пчелка безропотно шагнула в реку. Матвей спрыгнул в воду и уперся в телегу, помогая лошади преодолеть течение. Выбрались на косогор и направились по тому, что когда-то было главной улицей их деревеньки, в сторону тех трех домов. Полная, безоговорочная тишина. Колеса выбивали на ухабах облачка серо-черной пыли, гулко бухая в ямы и временами пронзительно поскрипывая. Звуки эти тоскливо бились о закопченные печные трубы и растворялись в тишине. Мама все так же молча смотрела вокруг и уже не плакала, только сгорбилась и сжала кулаки до белых костяшек. Матвей подстегнул Пчелку, желая быстрее миновать пепелище.

Вот и знакомый двор. Матвей оглянулся на маму: та смотрела на него как-то растерянно, беспомощно.

– Пойдем, мам…

Аксинья неловко слезла с телеги, оправила юбку, одернула рубаху, поправила выбившийся из-под косынки локон… Она к мужу приехала. Сжала губы и решительно шагнула во двор, толкнув скрипучую калитку. Увидела могилу, и вся решимость испарилась вмиг. Колени ослабли, и она упала бы, но вошедший следом Матвей подхватил ее под руки.

– Не пойду, сынок, не могу… – слезы лились из ее глаз, она не отрывала взгляда от оплывшего могильного холмика, изо всех сил сжимая руку сына. Матвей только кивнул и усадил маму на стоящую у стены дома лавку, а сам принялся прибирать могилу. За это время холмик просел, нанесло разного сора, да и наспех сколоченный тогда крест покосился.

Странно это, могила во дворе, но тогда он не мог по-другому, а теперь уже поздно что-то менять. В сарае Матвей нашел запас сухой древесины: брус, неотесанные плахи и с десяток ровных, выглаженных рубанком досок. Самое то нормальный крест сладить. Инструмент он привез с собой, и сейчас каким-то даже упоением принялся за работу. Маму он решил не беспокоить, ей надо побыть одной…