Денис Соболев - Говорящий с травами. Книга вторая. Звери

Он скакал вперед, мечтая, чтобы пожар был не в деревне. Пусть это Лешачий луг сгорел! Только бы увидеть отца и рассказать ему обо всем, и потом вместе искать маму.

Выехав на опушку, он остановился. Деревни не было. Одно большое пепелище и торчащие там и тут закопчённые печные трубы. К небу тянулись дымы от тлеющих углей на месте домов и сараев. С этого края только дом деда Власа был целым: он стоял на отшибе, и до него пал не дошел. Горе, огромное горе накрыло Матвея. Только сейчас он почувствовал, что это конец. Нет больше ничего, что было ему дорого. Нет дома, друзей… ничего нет.

Он тронул Орлика вперед. Перешли реку и медленно поднялись на пригорок. Едкий смрад пожарища драл горло и разъедал глаза, вышибая слезы. Орлик медленно шел по улице между местами уцелевшими заборами. Матвей покачивался в седле, отрешенно глядя по сторонам. Боль в груди не давала дышать, хотелось выть, но он боялся нарушить эту мертвую тишину.

Три дома на дальней окраине деревни тоже уцелели. Те три дома, в которых был дозор. Надежда вспыхнула в его душе, Матвей хлопнул Орлика по крупу, заставляя сорваться на бег.

Ближе, ближе…

Матвей на ходу спрыгнул с седла, запутавшись в винтовочном ремне и едва не упав, влетел во двор ближнего к нему дома, в дом… никого.

Развернулся и рванулся к следующему. Во дворе, привалившись к стене, лежал отец. Рука прижата к окровавленному животу, голова безвольно свесилась на бок… Матвей упал рядом с ним на колени:

– Батя! Батя!

Он схватил отца за руку. Теплая! Живой! Отец медленно повернул голову: через все лицо наискось протянулся страшный кровавый рубец. Ничего не видя перед собой, он зашевелил беззвучно окровавленными губами. Серко сунулся было к нему, попытался облизнуть отцову руку, но Матвей оттолкнул пса.

– Батя! Как же?… – Матвей плакал, не замечая слез.

– Пить…., – еле слышно просипел отец. Матвей сорвал с пояса фляжку, поднес ее к губам отца. Тот сделал небольшой глоток, еще один – кадык судорожно дернулся. Заговорил, медленно, делая паузы:

– Где… мама?

Матвей, сбиваясь, начал рассказывать, но отец сжал его руку:

– Мама… где?

– Я не знаю, бать. Там всех убили, всех! – Матвей сорвался на тихий крик.

– Сын… под навесом… в углу….патроны прикопаны….заберешь…

Матвей вскинулся:

– А ты? Вместе заберем, бать….

– Нет, сын… я….все….

Матвей завыл от отчаянья:

– Нет! Батя, все будет хорошо, вот увидишь! Батя…

– Не… перебивай… берегись Ухова….это он их привел…

Отец замолчал, собираясь. Дышал он часто, лоб покрыла испарина, бескровные губы еле шевелились:

– Ухов… исчез вчера….а сегодня….видишь…

– Бать, а остальные где?

– В доУбеглиме они…..

Снова пауза, долгая. Потом еще тише отец заговорил:

– Маму найди, сын… обязательно найди… и еще…

Он вдруг задрожал мелко, выгнулся…

– Неееет! Батя!… – Матвей упал на грудь отца а заплакал так, как никогда не плакал…

Отца он похоронил тут же, во дворе. Твердая утоптанная земля подавалась с трудом, но он копал и копал, сбивая в кровь руки. Уложил отца в могилу, накрыл лицо рубахой…

Посидел немного у могилы. Слезы кончились. Пустота в груди и дикая, страшная ярость. Холодная и спокойная. Он знал, что найдет Ухова. И убьет. И всех его помощников убьет тоже. Но сначала… сначала надо похоронить всех там…. Иначе зверье растащит их по всей тайге, не по-людски это.

На тайгу опустился вечер. Матвей и не заметил, как пролетел этот страшный день. К зимовью он добрался в темноте. Распалил огромный костер и принялся стаскивать тела к большой яме. Мужики выкопали ее под новый омшаник, а вон как пригодилась…

Прикасаться к мертвым было жутко и почему-то противно. Но он пересилил себя, ведь это его друзья. С ними он еще пару дней назад шутил и хлебал щи из одного котла. Слезы душили его, когда он укладывал их в общую могилу, но по-другому никак.

Игнашку Матвей хоронил последним. Подошел, присел рядом, глядя на бескровное и какое-то чужое лицо друга. В голове звенела болезненная пустота, какая бывает после сильного удара. Встал на колени, подсунул руки под тело друга и рывком поднял его, прижал к груди. Какой тяжёлый… А ведь порой Матвей играючи подхватывал Игнашку и швырял в реку. Теперь вот совсем неподъемный стал. Когда опускал друга в могилу, из-под рубахи его выскользнули вдруг те самые серебряные часы, круглые, с узорчатой крышкой. Матвей нерешительно протянул руку: часы тяжело улеглись в ладонь, неприятно охладили кожу. Нажал шишечку на боку – крышка с тихим щелчком открылась. Стрелка бежала по кругу, отсчитывая секунды его совсем другой теперь жизни. Вот так. Люди умерли, а время живет. Осторожно стянул цепочку через голову Игнашки и перевесил часы на свою шею. Память о друге будет. Игнашка был бы не против, Матвей точно это знал.