Думитру Попеску - Избранное

— Ничего.

— Так вытянем их кнутом, — сказал человек и, не спросясь, взял у Сперди из рук вожжи.

Сел справа на место кучера, где раньше сидел Спердя, устроился на сундучке, уперся ногами в передок повозки и натянул вожжи.

— Но-о-о, разбойники! — сказал он, и кони заплясали на месте, вздернув головы. — Вот так, нечего в землю смотреть, вы не попрошайки. И-их! Вот я вас согрею, чтоб не простыли из-за тумана, — добавил он, повернув повозку и погнав к селу.

Оси поскрипывали, кони шли, как каждому вздумается. Человек в повозке насупился. Он пустил коней медленно, шагом. И молчал. Кони, понурившись, узнавали дорогу по следам.

— Что нового в селе? — спросил наконец солдат. Звали его Тебейкэ.

— Все по-старому, — ответил Спердя, поплотнее запахиваясь в тулуп.

— Братья мои домой не вернулись?

— Не вернулись, болтают, будто их и в живых нет… Или без вести пропали… И о тебе слух прошел, что тебя убили, — сказал Спердя, не называя его по имени, потому что не знал, который это из семи сыновей, прижитых стариком Тебейкэ со своей первой женой. Он всегда с трудом различал братьев, даже днем. Впрочем, их путало все село. Никто не называл их «Тебейкэ», называли «Семь братьев». Семь братьев — Ион, Георге, Николае, Василе, Думитру, Букур и Флоря. Кто из них сейчас правил лошадьми, Спердя сообразить не мог. Всех их он крестил, был посаженым отцом у них на свадьбах, крестил и их детей. Но Спердя не спросил, который же это из братьев, он не хотел злить солдата: еще тот подумает, будто Спердя его забыл.

— Стало быть, пришла на меня квитанция, — засмеялся Тебейкэ. — Э-эй, пошли! — И он привстал.

Кони взяли быстрее. Тебейкэ, чтобы согреться, притопывал, будто плясал на месте сырбу, и кони пытались приноровиться друг к другу.

— Здранга, здранга, — подпевал и приплясывал Тебейкэ, как делал когда-то, чтоб кони бежали рысью, но сейчас они плохо узнавали его голос. — Э-эй, лодыри! — И он начал легонько похлестывать их вожжами по брюху.

Песок был влажный, но дорога уже подсыхала, и кони шли легко.

«Ничего нового, значит», — подумал Тебейкэ, втягивая в грудь сырой, холодный воздух.

Воздух ему не нравился, он был слишком насыщен туманом, и от него во рту словно появлялась оскомина. Он представлял себе приезд в село совсем иначе — в жаркий полдень, с хмельным от ленивого, тяжелого солнца воздухом. У брода, возле кладбища, он снимет зеленый мундир, сбросит фуражку, прыгнет в воду и отмоет всю въевшуюся в кожу пыль, потом подплывет к илу, понюхает его, зароется в него лицом так, что вылезет оттуда черный, как сатана, и опять вымоется — чтоб уже совсем исчез запах винтовки. Но сейчас ночь, стоит туман, и ему холодно, и кони уже не узнают его и не спешат поскорее довезти в село.

— Выходит, думают, что я умер, — сказал Тебейкэ, опускаясь на сундучок.

— Тебе и крест поставили на кладбище, — проговорил Спердя, нашаривая в карманах семечки. — Поставили всем вам один крест и написали на нем ваши имена.

— Должно быть, на семь крестов не хватило денег! Это все чушь, крестный… Был у меня на военной службе дружок, вернулся он домой, а там все считали его убитым… Дело было в воскресенье, все ушли в церковь… Ключ от дома на прежнем месте он не нашел и отправился в церковь, за своими… Поп как раз читал за упокой его души… «Женикэ Молдавану», — возгласил поп. «Здесь!» — как гаркнет Женикэ, он совсем позабыл, что уже не в армии. Все в церкви как захохочут! Никто не испугался, не принял его за оборотня… Все обрадовались, только поп позеленел, потому что Женикэ испортил службу — все высыпали из церкви и пошли к Женикэ домой…

— Случается, — сказал Спердя, лузгая подсолнухи и выплевывая шелуху за борт повозки.

И подумал о сыне и о батарейках для карманных фонариков. Спердя открыл лавку, а фонарики раздобыть было трудно. У сына отыскался какой-то приятель, торговавший фонариками на «черном рынке». Сын уехал два дня тому назад, и Спердя не понимал, почему его нет и сегодня вечером. «Нашел себе небось какую шлюху!» — думал он, разгрызая семечко.

— Дышло покривилось, — сказал Тебейкэ. — Из-за этого кони плохо везут, не идут как следует. Я сделаю новое, прямое, как свечка. Да, дышло — оно много значит…

— Да, — подтвердил, чтобы не молчать, Спердя.

«Черта лысого сделаешь», — захотелось ему сказать, да неохота было заводить ночью в повозке ссору. Может, у этого дурня в котомке оружие, и кто его знает, на что он способен. В особенности если услышит, что уже два года, как повозка не его, что он, Спердя, купил и повозку, и коней. И еще три погона [11] Земельная мера, приблизительно 0,5 гектара. земли из их надела купил. Только зачем все это говорить ему сейчас, огорчать его, пусть лучше дома сам разберется со своими.