Думитру Попеску - Избранное

Вдалеке послышались два винтовочных выстрела. Дети продолжали петь и хлопать в ладоши. Он глядел на них в окно. Анджела, дочь портного с четвертого этажа, смешно дирижировала хором, дожидаясь своей очереди петь.

— Бетховен, посмотри, что с приемником, почему он не действует.

Он осмотрел лампы, монтаж, но повреждений не заметил. И вдруг вспомнил: пять часов. Он похолодел.

— Что с тобой? — спросила она.

— Ничего…

— Ты побледнел… — Она положила руку ему на лоб.

Никогда еще она не клала руку ему на лоб, и он, словно очнувшись от сна, постарался улыбнуться.

— Ты перегрелся на солнце, может быть, у тебя солнечный удар…

— Нет, — улыбнулся он. — Я не побледнел, тебе показалось.

Дети продолжали петь, словно в мире все было безмятежно. Их ничто не касалось. Каштан бросал тень, и солнце двигалось, как всегда. И дети хлопали в ладоши.

Теперь он узнавал их всех по голосам.

— Это Санда, слышишь? А вот это — «лягушонок» Марин. Вот он кричит! Ужас как кричит!

— Он очень дерзкий.

— Ты его не любишь?

— Люблю! Я люблю его больше всех.

Он никогда не был дерзким. И сейчас не осмелился бы на дерзость. Очевидно, он не знает, как себя вести. Что надо сделать? Взять ее руку и поцеловать, как в кинофильмах? Он боялся ее. Боялся взглянуть ей в лицо.

Она ушла в кухню. Он глядел ей вслед и слушал, как шлепают ее домашние туфли: шлеп-шлеп. Может случиться, что он больше никогда этого не услышит. Но у него еще есть два часа. Вот сколько он может пробыть с ней — два часа. Возможно, в пять его схватят — если ему не удастся… А если удастся, его могут застрелить или схватить живым, когда он будет убегать. Так или иначе, его не пощадят. Но он был уверен, что все произойдет так, как он рассчитал. Секунда в секунду. Он должен жить, должен. Должен ждать ее у ворот лицея, пока она будет сдавать экзамен. Они не пощадят его и замучают, только пообещав пощаду, если он скажет все. Он ничего не скажет, потому что все удастся, секунда в секунду. Если нет, после пыток его все-таки расстреляют. И чтоб быть уверенным, что он не промолвит ни слова, ни единого слова, он зашил в уголок воротника мышьяк. В левый уголок. Так, чтобы можно было дотянуться ртом, если ему свяжут руки. Он больше всего боялся, что проговорится в забытьи, после побоев. О воротнике рубашки не знала ни одна душа. Но он был уверен, что секунды побегут так, как задумано.

— Ах да, — вспомнил он о приемнике. И, нагнувшись, дотронулся до одного из соединений.

Послышалась восточная мелодия.

— В чем было дело? — радостно спросила она из кухни.

— Ни в чем, — засмеялся он.

— Сделай потише.

— Можно и потише.

— А теперь иди сюда, я тебе кое-что покажу…

— Нельзя, — сказал он.

— Почему.

— Потому что я — земля, — ответил он.

— Как это — земля?

— Вот так. Я — земля. Иначе приемник не работает.

Она не подсоединила заземление, поэтому приемник не работал. Приемник долго прятали, то на чердаке, то в подвале, и слушали очень редко, с опаской. И она забыла, что недавно даже выбросила куда-то проволоку, которая служила для заземления. Ей хотелось послушать вместе с ним музыку, отвлечься от того, что происходит в городе, и от учебника, раскрытого на Бисмарке.

Она вернулась с белым котенком на руках.

— Не знаю, как его назвать, — сказала она.

Она намеревалась показать ему котенка, когда тот лежал в своем ящичке в кухне, под плитой.

— Красивый?

— Красивый.

Ему и вправду понравился хорошенький, с бантиком на шее котенок, смирно лежавший у нее на руках.

— Иди сюда…

— Не могу. Я — земля, — улыбнулся он.

И действительно, он не мог отойти, не мог прервать связь. Тогда уже ничего не услышишь. А она любит музыку — значит, надо оставаться на месте. Он стоял не шевелясь. Она поднесла ему котенка, и он погладил его белую мягкую шерстку, теплую, шелковистую.

— Ты неподвижен, как Северный полюс, — сказала она. — Ты как Северный полюс Земли. Или Южный. — Она пожала плечами, словно не была уверена в правильности своих слов. — Я сказала глупость? — очень серьезно спросила она.

— Нет.

— Это ты из вежливости…

— Хорошо, в таком случае, сказала.

— А теперь ты злой. Или хочешь быть злым. Я подумала так: ты один полюс земного шара, антенна — другой. Вот что я подумала, когда сказала эту глупость… Два полюса, без них не слышно музыки… Но можно бы поискать другую станцию, эти турки уж слишком ноют.

Все станции передавали сводку о положении на фронтах. Музыка звучала только у турок.