Александра Ронис - Добро пожаловать в прошлое! [СИ]

– Много чего, – натужно выдохнул тот и пошел будить девушку.

***

После восьми часов утра движение на дорогах Москвы стало интенсивнее, чаще приходилось останавливаться. Ксения сидела тихо как мышка, отвернувшись к окну, с безучастным видом уставившись на проносящийся мимо утренний город. Вымученная тишина, обманчивое ощущение одиночества в машине напомнили Воронову то время, когда он, холостой, не понимающий своего статуса в жизни Юли, возил ее как заправский таксист туда, куда ей нужно. Та молча, тихо ненавидя его в душ е , сидела позади, делая вид, что не замечает его. Лишь невидимые, но осязаемые волны опасения и неприязни щекотали ему нервы.

Вот и сейчас в машине сгустилась знакомая до боли атмосфера – смесь страха, трепета, напряжения от попытки удержать все чувства под контролем. Влад сказал, Ксения боится… Ясно, чего боится. Боится разоблачения, давления, тюрьмы. А еще она боится его, Воронова, он это нутром чувствовал, как в свое время Юлька боялась. Только Юлька, к счастью, не видела «во всей красе», как он «работает», а Ксюша прекрасно знает и понимает, кто стрелял на школьном пустыре. У нее на глазах, в отличие от Влада, забившего ублюдка в темноте, под сводами полуразрушенного дома.

Видно, судьба у него такая, чтобы дорогие ему люди его боялись, возможно, мечтали от него избавиться, собирались с силами, чтобы противостоять его напору и, в конце концов, сдавались. Ведь если, не дай бог, Влада посадят, то до тех пор, пока тот не освободится, жить Ксении предстоит под неусыпным, бдительным оком Воронова, чего девушка вряд ли желает.

– Юль, присмотри за Ксюшей, ладно? – едва они с Ксенией вошли в квартиру, Саша отвел жену на кухню, заговорил шепотом. – Только с расспросами не лезь, хорошо? Я тебе потом все объясню, – уже выходя из кухни, вспомнил: – И это… она беременная, подскажи, научи, если что…

– Беременная? – брови Юли удивленно поползли вверх. В шестнадцать лет? Помимо воли изо рта вырвалось: – От кого?

– От Влада, – глядя жене прямо в глаза, коротко обронил Саша, с неприязнью наблюдая, как ее простодушное любопытство сменяется брезгливым недоверием.

– Она же его сестра?! – выдохнула Юля в ужасе.

– Они не родные. Сводные, – быстро проговорил муж и, пока она не придумала себе еще чего-нибудь, добавил по слогам: – Я тебе все потом объясню, хорошо? – схватив ее за руку, пригнулся ближе, горячо зашептал: – Юль, пожалуйста, не спрашивай у нее ничего. По крайней мере, про Влада. У него проблемы, большие. Его могут посадить. Надолго. Не надо ее волновать. У них все хорошо, – решил приврать немного: – Они уже заявление подали.

– А его проблемы на тебе не отразятся? – чувствуя, как внутри все медленно опускается и пол уплывает из-под ног, спросила Юля. С радостным облегчением встретила его ответ.

– Нет, – развернувшись, Саша покинул квартиру.

Во дворе, прежде чем сесть в машину, несколько минут стоял молча. Тяжеленным грузом навалилось чувство вины – если бы он спсиху не убил того шантажиста, Ксения бы не шарахалась от него как от прокаженного, не жила бы сейчас в постоянном страхе. Как знать… Может быть, Влад в тот вечер справился без него намного лучше.

Стоило завести машину, как тут же появилось неуемное желание нестись в отдел, не обращая внимания на светофоры. Быстрей, быстрей загрузить себя по полной, найти выход из сложившейся ситуации. Словно отвечая его немым мольбам, заиграл сотовый, уведомляя о входящем звонке. Дежурка.

– Александр Павлович, тут… – услышал он растерянный, запинающийся голос дежурного, – тут… это…

– Говори давай быстрее, – уже предчувствуя, что сейчас услышит, взревел Воронов, и шокирующий ответ не заставил себя ждать:

– Тут за Демидовым… пришли…

***

Тогда-то, в последовавший за звонком сложный во всех отношениях период следственных мероприятий и оценил Воронов всю суть поговорки: «Не имей сто рублей, а имей сто друзей». Как и ожидалось, реакция на известие о задержании вероятного подозреваемого, действующего сотрудника правоохранительных органов, был сродни эффекту разорвавшейся бомбы. Сразу же нашлись скептики, усомнившееся в честном и непредвзятом ходе расследования, уверенные в том, что менты «своего» обязательно отмажут. Соваться к кому-либо с деньгами, хоть и большими, было рискованно и неоправданно. Вдруг кто-то захочет на фоне громкого скандала сделать себе имя «самого неподкупного» следователя.

Вся надежда у Воронова оставалась именно на дружеские связи, незаметные постороннему взгляду попытки найти лазейки в сплетении, казалось бы, неопровержимых улик, доказывающих хладнокровность и жестокость убийцы, «белизну» и «пушистость» погибшего. Вездесущие журналисты, неистово радеющие за справедливость, почему-то скромно умалчивали о том, что, положа руку на сердце, и сам Ковылев был далек от идеала, каким его представляли в СМИ – послушный и любящий сын, надежда и гордость семьи. Но следаки, слава богу, работали на совесть.