Мари-Сабин Роже - Жизнь с нуля

Жасмин открыла мне мою истинную сущность. Я понял, что я – стадное животное, способное согреться лишь чьим-то теплом. Ее теплом.

Насардин кладет в стакан охапку листьев мяты и еще три столовые ложки сахару, потому что так надо. Затем наливает чай, держа чайник очень высоко, чтобы вода насытилась кислородом, протягивает мне стакан и говорит:

– Почему ты сам не уехал в Нью-Йорк, когда Жасмин уехала?! Она же просила тебя об этом.

– Хватит с меня твоих «почему»! Она просила только так, для очистки совести. Если бы я действительно был ей нужен, она осталась бы.

– Ты говоришь глупости, сын мой. Я обожал свою семью. И все-таки покинул ее.

– Ладно, предположим, я поехал бы, и что? Ты можешь мне сказать, что бы я стал делать в Нью-Йорке? Без работы, без жилья? Зная по-английски только несколько слов?

Насардин жестом показывает, что ему на все это плевать. Все это мелочи. И, что еще хуже, я использую их как предлог. Но я не даю ему раскрыть рот:

– Знаю, что ты скажешь!

– Что?

– Ты скажешь: когда человек хочет, то он может. Но когда Жасмин меня бросила, я еще верил в эту чушь с семейным проклятием. Как ты заметил, я верил в нее до сегодняшнего утра! А это, уж поверь мне, заставляет смотреть на вещи совсем по-другому. Я поехал бы за Жасмин, и что дальше? Она родила бы от меня ребенка, а потом бы я умер. Я не мог допустить такой возможности. Я не мог так поступить с ней.

Насардин молчит. Я знаю, если бы он захотел, то мог бы в два счета доказать, что я не прав, но он не станет, потому что не хочет причинять мне боль.

Надо что-то сказать в свое оправдание, и я говорю:

– У тебя никогда не возникало впечатления, что ты взял себе не ту жизнь?

Насардин поднимает глаза к небу.

– Что это значит – «взять себе не ту жизнь»? Ты думаешь, у каждого из нас есть какая-то особая жизнь? Жизнь, специально предназначенная для него? Думаешь, при рождении нам выдают персональный номер, дорожную флягу и маршрут? А если на перекрестке свернешь не туда, тебя дисквалифицируют?

Наверно, нет. И однако в тот год, когда я встретил Жасмин, я ощутил настоятельную потребность поменять жизнь, как меняют футболку после долгой ходьбы. Моя жизнь провоняла потом и прилипла к телу.

Но Жасмин уехала, а я остался. И, честное слово, я очень сержусь на себя за это. Особенно с сегодняшнего утра. Потому что я не умер, как следовало ожидать.

– Вот ты все время говоришь: мактуб! По-арабски «мактуб» значит «судьба», да? Значит, если мы с Жасмин расстались, это мактуб, и тут ничего не поделаешь.

Насардин берет с блюда хворост, прикрывает глаза, вздыхает:

– Если я говорю о судьбе, это еще не значит, что я в нее верю. По-твоему, каждый, кто говорит «ей-богу», – глубоко верующий человек. Мактуб – это я не всерьез. Знаешь, что я думаю? Я думаю, что наша жизнь может нравиться нам или не нравиться, но…

Я злорадно хихикаю:

– Ты говоришь прямо как Жасмин.

– Учитывая мой возраст и жизненный опыт, следовало бы сказать наоборот: Жасмин говорит, как я. И это лишний раз доказывает, что ты был дураком, когда отпустил эту девчонку.

Я сижу сердитый. А он продолжает:

– Если наша жизнь нам не нравится, надо сделать все, чтобы она изменилась. Ведь до тех пор, пока не будет доказано обратное, считается, что жизнь у нас одна. И она не бесконечна.

– Вот спасибо, а то я не знал!

Он пожимает плечами. Я не сдаюсь:

– Значит, рая не существует? Можно не надеяться, да?

Насардин показывает на кальян и на блюдо с хворостом:

– Рай здесь!

Он выводит меня из терпения.

– Для тебя все так легко и просто. Видно, тебе незнакомы сомнения!

– Шшш… Покажи мне человека, который никогда не сомневается, и я увижу дурака… Что ты себе вообразил? Я не знал, куда деваться от сомнений! Я уехал из Алжира в девятнадцать лет, оставил все семью, культуру, родной язык. Уехал потому, что там меня не ждало ничего, кроме бедности, а я, как любой парень в девятнадцать лет, мечтал о хороших часах, хорошей обуви, хорошей квартире, хорошей машине… Мне нужно было все на свете, и даже больше. А здесь пришлось сорок восемь часов в неделю вкалывать на стройке, где меня обзывали арабским дерьмом – не очень-то приятно слушать такое изо дня в день. Вечерами, когда я сидел один в общежитии, меня одолевали мысли. И часто я спрашивал себя: стоило ли бежать от бедности, чтобы оказаться в нищете? Потому что истинная нищета – это жизнь в одиночестве.

– Тогда почему ты остался здесь?

Насардин движением подбородка указывает на дверь в коридор, ведущий в спальню: