Мари-Сабин Роже - Жизнь с нуля

– Никуда не уходи, ладно?

Потом сделала глубокий вдох и перешла улицу по диагонали. Оказавшись на той стороне, повернула налево, к туристическому агентству, перед которым стояла женщина лет сорока. Женщина нервно курила, прислонясь к стене, и даже на таком расстоянии чувствовалось, что она расстроена. Жасмин прошла мимо, не поднимая глаз, медленно, с растерянным видом. Женщина машинально взглянула на нее. Через несколько шагов Жасмин рухнула на скамейку, закрыла лицо руками и горько заплакала. Женщина озадаченно посмотрела на нее раз-другой, очевидно не зная, как поступить. Наконец она бросила сигарету, выпрямилась и направилась к Жасмин. Подойдя к девушке, она задала ей какой-то вопрос. Жасмин подняла голову и что-то коротко ответила. Я наблюдал эту сцену без звука; когда по улице проносился поток машин, пропадало и изображение. Женщина села на скамейку рядом с Жасмин и завела с ней разговор, явно пытаясь ее утешить. Жасмин слушала и кивала, как будто решила последовать советам незнакомки. Наконец обе встали, незнакомка обняла Жасмин за плечи и крепко прижала к себе, и Жасмин пошла дальше: теперь ее походка казалась более уверенной. Незнакомка посмотрела ей вслед, и я заметил на ее лице улыбку. Женщина решительно толкнула дверь турагентства и вошла, бросив последний взгляд на Жасмин.

Я пошел за Жасмин, держась на некотором расстоянии. Завернув за угол, она сразу перешла на свой обычный быстрый шаг, и я остался далеко позади. Наконец, когда я подумал, что не стоит больше идти за ней – я совсем запыхался, да и времени прошло уже много (моя надежда потратить его хоть с каким-то смыслом не оправдалась), – она вдруг зашла в «Старбакс». Я нырнул за ней.

Жасмин заказывала чизкейк. Увидев меня, она улыбнулась.

– Ты видел?

– Видел что? – сердито спросил я. – Что это была за комедия?

Жасмин подняла бровь:

– Почему комедия? Никакая это не комедия. Когда людям плохо, я это чувствую и оказываю помощь вызываю у них желание что-то сделать для меня.

Она взяла поднос с чизкейком и села за столик в дальнем конце зала. Я последовал за ней, растерянно повторяя ее слова:

– Оказываешь помощь, вызывая у них желание что-то сделать для тебя ?!

– Да, именно так. После этого им становится легче.

Она отломила ложкой кусочек пирожного, тщательно прожевала и проглотила, блаженно прикрыв глаза, став похожей на мурлыкающую кошку.

А потом сказала:

– Когда ты остался со мной, там, под дождем, разве ты не почувствовал себя добрым и хорошим?

Мне не хотелось доставлять ей удовольствие, отвечая «да», однако она была недалека от истины.

Я почувствовал себя человеком, готовым помочь другому – в отличие от таких черствых типов, как хозяин кафе и официант. Несомненно, я был добрее и лучше их.

– Ты состоишь в какой-то секте или вроде того? – с подозрением спросил я.

Она расхохоталась.

Жасмин в двух словах рассказала мне, как у нее появилось это хобби – помогать людям без их ведома. Однажды утром, когда она была еще подростком, у парня, сидевшего рядом с ней на автобусной остановке, случился эпилептический припадок. В то время дела у нее шли неважно. Она упомянула об этом вскользь, беззаботным тоном.

Двумя днями раньше она видела по телевизору передачу о том, как оказывать первую помощь. Спокойно, без паники, она уложила мальчишку на бок, свернув в несколько раз его куртку и подсунув ему под голову вместо подушки. И оставалась с ним до приезда врачей.

– В общем-то это был пустяк, но я потом весь день чувствовала себя прекрасно.

Неужели для того, чтобы поднять себе настроение, достаточно просто проявить заботу о других? Гипотеза выглядела заманчиво, но нуждалась в дальнейшей проверке. Жасмин задумалась. Несколько дней спустя она села на скамейку и заплакала. Просто так. Чтобы посмотреть, что будет.

– И?..

– И сразу сработало!

– Что? Что «сработало»?

– Подошел какой-то парень и спросил, в чем дело.

Для нее это стало сюрпризом, поскольку тогда она была уверена: каждый человек живет в своем коконе и ему наплевать, что происходит с другими.

– На самом деле это неправда. Люди не настолько равнодушны. По крайней мере, не все. Когда я сажусь и начинаю плакать, кто-нибудь обязательно замечает и подходит.

И опять мне вспомнилась книга Барикко «1900-й». Там есть эпизод, где рассказчик говорит о собравшейся на палубе толпе эмигрантов и о том, кто первым видит Америку. «В какой-то момент это обязательно случалось: один из них поднимал голову… и видел ее. Это трудно объяснить. Понимаете… На пароходе нас было много, больше тысячи, и богачи, путешествующие ради удовольствия, и эмигранты, и всякая странная публика, и мы… И каждый раз был один, один из всех, кто видел ее первым. Может, он обедал, или просто гулял по палубе, или надевал брюки… и вдруг поднимал голову, бросал взгляд на океан… и видел ее. Тогда он застывал на месте, сердце у него билось так, что чуть не выскакивало из груди, и каждый раз, клянусь, каждый раз он оборачивался к нам, к пароходу, ко всем остальным, и кричал ( adagio e lentissimo ): Америка! И так и стоял, не шелохнувшись, словно позировал фотографу, словно он смастерил ее собственными руками, Америку».