Йожеф Балаж - Посреди земли

— Прекрасно, — сказал я. — Я иду.

— Скверно, — сказал Безымянный. — Улица слишком безлюдна.

Мы несколько минут подождали. На улице по-прежнему ни души.

— Что в этом скверного? — спросил я.

— Улицу оцепили. Облава.

Я не поверил. Это просто мания конспирации, присущая людям, давно ушедшим в подполье. Мне приходилось ее наблюдать у живущих на нелегальном положении коммунистов.

— Хорошо, — сказал Тибор, — проверим.

Мы медленно ехали по улице Андрашши. По Октогону ходили трамваи, попадались и пешеходы, видимые при тусклом свете замаскированных газовых фонарей. Проехали до Кёрёнда и обратно. Ничего подозрительного. Мы возвратились к театру и, завернув на улицу Хайош, обогнули театральное здание. Там стоял пустой неосвещенный автобус, он тоже не внушал подозрения. Тибор затормозил у самого дома. Все взгляды обратились ко мне. А я вдруг утратил уверенность. И спросил у писателя: если бы он описал эту сцену в романе, как повел бы себя герой?

— Таких романов я не пишу, — был ответ.

— А сами вы как поступили бы?

— Так же, как сейчас поступите вы.

— Уедем отсюда, — сказал Тибор.

Ладно. Мы тронулись.

— Стой! Письмо! — крикнул я. — Ведь делегация отправляется завтра.

— Тогда иди. Мы будем ждать тебя дальше, через два дома. Но не больше пяти минут. Если спустя пять минут ты не явишься, мы уедем. Я буду в клинике. Позвони.

На лестнице также не было ничего, что предвещало бы опасность. Квартиру я знал. Третий этаж, направо первая дверь, массивная, мореного дуба. Вот эта дверь. За ней ни шума, ни шороха. Я позвонил.

Но в те десять секунд, покуда палец давил на кнопку звонка, я уже знал, что совершаю безумие, нечто непоправимое. Палец левой руки был еще на звонке, когда правой я схватился в кармане за пистолет. Спустил предохранитель и повернул пистолет дулом вперед. Дверь открылась не сразу. Не будь пистолета, я пустился бы наутек и меня прихлопнули бы на лестнице.

Ее распахнули рывком. В проеме стояли два молодчика в штатском, один с резиновой дубинкой в руках. Я выстрелил.

Я даже не понял, попала ли пуля в цель, — в тот же миг весь мир обрушился мне на затылок. Я успел лишь почувствовать, что валюсь.

Череп просто раскалывался. Правый глаз, источник моих нескончаемых головных болей, норовил выскочить из орбиты. Он пульсировал и плясал. Да и левый не открывался. Я хотел протереть глаза, но не смог поднять руки. Лежал я на чем-то жестком и, ощупав свое ложе локтями, обнаружил, что это пол. Слух вернулся ко мне позднее. Я услыхал чью-то брань, звук падения, грохот, чей-то душераздирающий вопль и стоны. Веки левого глаза наконец разлепились, и над собой, на расстоянии не шире ладони, я увидел металлическую решетку. Клетка! Меня втиснули в клетку! Я закрыл глаза и содрогнулся от ужаса. Зачем меня сунули в клетку? В памяти всплыли протоколы Освенцима. Нет, это не клетка, это же колосник, меня собираются изжарить живьем. Боль в голове становилась все нестерпимей, начинало тошнить. Я стал глубоко дышать, но тошнотворный комок, заворочавшийся в желудке, подкатывал выше и выше. Дышать глубже! Еще раз, еще. Бесполезно, я давился, икал. Лежа на спине, вырвать трудно. Мне все ж удалось приподнять чуть-чуть голову, и горячая, с терпким запахом жижа расплескалась по сторонам. Я измазался ею, однако не захлебнулся. Когда она поостыла, от омерзения у меня открылись глаза.

Я лежал под кроватью, надо мной была сетка, на сетке желтый в полоску тюфяк. Посредине примерно она провисала. И на кровати, стало быть, кто-то лежал — с ноющим затылком и скрученными руками. Мои запястья были схвачены не наручниками, а простой бельевой веревкой, завязанной множеством узлов, причем достаточно тонкой, и тем крепче врезавшейся в кожу. Ее надо было ослабить, и я подергал кистями. Но, увы, безуспешно: узлы вязал мастер, профессионал. Затем надо было стряхнуть залепившую шею рвоту. Я сделал слабое движение, едва заметно поворачиваясь влево, и увидел еще одну кровать — под ней было пусто — и стену. Потом так же повернулся вправо: на полу у кровати коврик, дальше ковер, ножки ночного столика, еще дальше, где-то у моих ног, кресло и две ноги в сапогах а-ля Бильгери [13] Бильгери — австрийский спортсмен, инструктор по лыжному спорту. , с мягкими голенищами и шнуровкой. Вот этот хлыщ меня, наверно, и сбил. И тут я вспомнил про пистолет. Со мной ли еще пистолет? Чтобы нащупать его бедром, следовало повернуться на правый бок чуть побольше. Я делал это с величайшей предосторожностью, — только бы не шуметь, — подавляя готовый сорваться стон, ибо каждое движение было мучительно и острой болью отдавалось в ноющей голове. Увы, оружие не оттягивало карман, в этом я убедился, только еще поворачиваясь. Однако для достоверности прижался к полу бедром несколько раз, но лишь сплющил комок смятых перчаток.