Борис Лурье - Дом Аниты

Мы поем наш «Походный марш Дома Аниты»:

Мы проходим по Сентрал-Парк-Уэст и углубляемся в парк, где шляются разрозненные банды недовольных. Что за удовольствие двигаться к Пятой авеню, где обычно проходят гражданские марши! Мы идем торжественным строем мимо жалко одетых грязных людишек, озлобленно терзающих свои гитары, жаждущих порока, наркотиков и антинародных волнений.

Везде, где они находят вдохновение, давая выход своим незрелым бунтарским позывам, они следуют за более рафинированными умами — неважно, цель это или процесс. Может быть, это выхлопная труба для афроамериканских террористов? Может быть, это помощь богатым неудовлетворенным матронам?

Они тут как тут.

Недовольные собираются толпами на разнузданных гомосексуальных уличных вечеринках. С тщетной беспечностью они заполняют бесчисленные и бессмысленные марши, шагая плечом к плечу со знаменитостями, интеллектуалами и художниками-авангардистами. Однако наши экскурсии в парк — совсем другое дело: тут идет ОХОТА НА ВОЛОСЫ. {46} 46 «Изначально волосы заключенных не утилизировали. Ситуация изменилась в августе 1942 г., когда Главное административно-хозяйственное управление СС проинструктировало администрацию Освенцима и других концлагерей систематически собирать состриженные волосы длиной более двух сантиметров для использования в качестве промышленного сырья. Начальников лагерей проинформировали о том, что «из человеческих волос будут производиться войлок и нитки… для промышленных нужд». В частности, «расчесанные и состриженные женские волосы превратятся в войлочные носки для экипажей подводных лодок и в шланги для железных дорог». В Белжеце, Собиборе и Треблинке женщинам состригали волосы прямо перед отправкой в газовые камеры. В Освенциме, напротив, волосы срезали с трупов. Гиммлер выпустил приказ о сборе волос тех, кто подвергся уничтожению…» (Strzelecki, Andrzej. Auschwitz, 1940–1945: Central Issues in the History of the Camp , eds. Dlugoborski and Piper, т. 2, «The Prisoners — Their Life and Work». C. 407–412.)

Мы блуждаем в парке, точно свора охотничьих собак, ноздри дрожат. Запах деревьев и травы перемешивается с запахами гамбургеров, жареной картошки, мороженого и сластей. Но ярче всего выделяется едкий запах волос — длинных потных волос, что в невероятных количествах носит на головах молодежь.

Перед глазами у нас возникают гигантские горы волос — хайры недовольных, Волосы Хиппи! {47} 47 Авторская капитализация «Хиппи» сохранена. Не слишком чистые, зато длинные и эластичные. Сытые, податливые Волосы Американских Хипарей!

Мы уже предвкушаем отрадные результаты успешной жатвы. Госпожа Анита с улыбкой отведет взгляд, когда мы принесем ей дневные трофеи. Госпожа Бет схватит длинную эластичную белокурую прядь, пощупает, погладит ею вагину, вопя: «Как же я люблю Хиппи!»

Я представляю себе, как Госпожа Тана Луиза хватает волосы и засовывает их в горло Гансу, пока тот не начинает задыхаться, при этом она непрестанно орет: «Тебе ведь нравятся волосы Хиппи, не так ли? Шикарная вещь!»

На поляне вдали от праздно слоняющихся толп мы сидим на высоком валуне и подглядываем за долговязым существом, спящим в траве.

Он в скучной потертой городской одежде. Белая рубашка расстегнута. Галстук развязан. Он дремлет в мирном довольстве. На траве лежит раскрытая книга, рядом — носки и ботинки. У этого человека анемичная и болезненно белая кожа — он редко видит солнце.

Под кепкой у него не так уж много желанных волос. Однако это компенсируется роскошной буйно разросшейся огненно-рыжей бородой — довольно редкой окраски и замечательно густой.

Позвольте заметить, что быстро и профессионально отчикать такую бороду непросто. Это вам не отрезание хиповской гривы со спины. Тут не подкрадешься к жертве сзади, не застанешь ее врасплох, не освободишь ее внезапно от имущества. К этому субъекту надо подходить прямо, без прикрытия. И преуспеть, не повредив добычу.

Между тем, похоже, он безмятежно дремлет на послеполуденном солнце. Можно совершить набег на нашу рыжую жертву с приличными шансами на успех.