Игорь Савельев - Лицей 2018. Второй выпуск [антология]

шесть соток фамильного сада
луна освещает, но мне
немного по совести надо,
и этого хватит вполне.

сидеть на ступенях веранды,
смотреть, как сгущаются: тьма,
и жизнь, и ее варианты,
и прочие игры ума.

упадешь с велосипеда,
будешь плакать.
такова на вкус победа,
правда, пакость?

покорежены колеса,
в кучу спицы,
и посматривают косо
очевидцы.

и не светятся в грязище
катафоты.
но глазищи! но глазищи
той, в кого ты…

ни поздний Блок,
ни ранний Мандельштам —
никто не бог
и не поможет нам.

а если так,
не лучше муравья
твой Пастернак,
Цветаева твоя.

но что за страх
велит за будь здоров
топтать в сердцах
великих муравьев?

а те, с кем ты чаевничал над бездной,
допили чай.
ты самому себе твердил, что бездарь,
так получай.

пустынный стол, расколотые блюдца,
бычки, зола…
ты жаждал стихотворного уютца?

твоя взяла.

за гаражами, где бомжи пьют водку,
и начиналась молодость моя.
ты показала мне себя за сотку
среди металлолома и старья.

прошло немного времени, и снова
мы встретились на этом пустыре.
летел снежок на Рождество Христово,
и зябко было горькой детворе.

куда меня с тех пор ни заносило —
в поля чудес, чащобы бытия…
я должен был сказать тебе «спасибо»,
и я пришел, но не было тебя.

мертвая Беларусь,
как я тебя боюсь!
только глаза открою —
ты уже тут как тут,
ищешь какой-то «кут»,
как мне с тобой такою?

есть у меня мечта:
вместо мечты — места
разные, дорогие,
а у тебя из глаз
льется мертвящий газ
с запахом ностальгии.

я не такой, как ты,
но, затянув жгуты,
как оживить искусство?
утром дубинкой бей,
вечером дай рублей,
и не расти капуста?

днями с тобой делись?
рядом с тобой молись
соли и караваю?
вот он — чырвоны кут.
я расслабляю жгут
и глаза закрываю.

поджидая Нину из института,
Ходасевич стоял вот здесь.
ядовитый воздух, почти цикута,
и поэзии злая взвесь.

я дышу тем воздухом петербургским,
Владислав, и неровен час,
как меня, дворнягу, накличут русским
и поэтом, как звали Вас.

только это, наверное, злая шутка,
Г. Иванов писал — игра.
потому что муза не институтка,
потому что в пальто дыра.

потому что в воздухе невесомом
сотворен идеальный ад:
Вы — лежащим на письменном толстым томом,
я — писакой, склоненным над.

снег в подмосковном Домодедово.
забрел же я в сии края!
и пожалев, что не отседова,
подумал: «а откуда я?»

оттуда я, где утро вечера
не мудренее, а пьяней.
где вроде хочется, да нечего,
а тут еще в страстях по ней.

оттуда, где выходишь паинькой
под снегопад, как под обстрел.
где знаешь все о жизни с паникой,
а вот и доктор подоспел.

где календарь луны и облака
висит на призрачном гвозде.
где не страна, а что-то около.
где Домодедово — везде.

в туалете есть перекладина,
а на кухне играет радио,
инфернальный какой-то звук.
отшумела свое окраина,
а душа как-то так ошпарена,
что выскальзывает из рук.

в подворотне не мать, не мачеха
под шумок воспитала мальчика,
а мелодия, чей мотив
жизнь и прочее имитировал,
а потом в темноте мутировал
в речь и вовсе в речитатив.

посмотри, это я с тетрадкою
на прохожих смотрю украдкою,
впереди еще много лет.
и вот это я тоже — сгорбленный,
не расслышавший, не особенный
и собравшийся в туалет.

будешь раздет, разут,
вынут и повезут,
и далеко задвинут.
слишком ты был раздут,
слишком твой рот разинут.

а за твоей спиной
холод и мрак стеной,
что глубиной манили
мертвенной, костяной,
словно ты жил в могиле.