Виктор Пелевин - Искусство легких касаний

— Ну, — подтвердил другой голос сверху.

— И чепушила этот, — сказал Плеш, — про свой случай явно все понимал.

— Почему так думаешь?

— А потому. Братва стала первым делом разбирать — законтаченный он теперь через глину или нет. Вот как мы только что. И вывод сделали такой же — про петушатник. Слово в слово. Но когда ставится вопрос насчет перьев, по понятиям полагается первым делом у самого кандидата в петухи обо всем поинтересоваться при разборе. Если он рядом.

— Верно, — сказала темнота, — поинтересоваться полагается всегда, а иногда и спросить. Если сознается, какой базар? В машки. А если отрицать будет, а потом выяснится, что все-таки петух, то хана такому петушаре.

Плеш кивнул.

— И чепушилу нашего, значит, вежливо так спрашивают, — продолжал он, — а ты, часом, не пернатый гость? А он глаза круглые сделал, типа два шланга от стиральной машины, и говорит — это как? В каком смысле? Ему тогда конкретный вопрос задают — с кем спишь на воле? Это, отвечает, когда как. Ему тогда говорят — рассказывай. Подробно.

Грузный сосед Плеша по второму уровню прокашлялся, зашевелился и полез со своей полки вниз — словно огромный ком воска, расплавившийся наверху от жары и перетекший через край. Спуск давался ему непросто, он кряхтел и охал, и Плеш даже прервал на время свой рассказ.

Оказавшись внизу, Басмач взял с пола одну из двухлитровых бутылей, свинтил с нее пробку, приспустил штаны и повернулся к серой решетке.

— Ты че тухло свое выпятил, — неуверенно сказал кто-то из чертей.

— Он правильно встал, — отозвался другой. — Если брызги будут, за решетку полетит. На кумчасть… На мусоров поссать сам Бог велел.

Раздалось тихое журчание стекающей в пластик жидкости.

— Давай дальше рассказывай, — сказал Плешу кто-то из нижних чертей.

— Не, — сказал другой черт, — нельзя.

— Почему?

— Пока в хате едят, на дальняк не ходят. А когда на дальняк идут, не едят.

— А какая связь? — спросил первый черт.

— Как какая. Рассказ слушать — это почти как хавку жрать. Тоже пища, только духовная.

— И чего? Выходит, когда радио работает, поссать нельзя? Выключать надо?

— Не знаю, — сказал второй черт. — Если ты это радио с интересом слушаешь и как бы с него питаешься, то нельзя, наверное. Это у воров надо спрашивать.

Грузный Басмач наконец закончил процедуру, завинтил бутылку, поставил ее у двери и полез назад. Забирался вверх он так же долго и трудно, как слезал.

— Тебя зачем мусора наверх положили, — сказал кто-то из чертей. — Тебя под шконку надо — самому же легче будет.

— Еще такую шконку не придумали, под которую он войдет, — сказал другой, и черти засмеялись.

Когда Басмач улегся на свое место, Плеш продолжил:

— И, значит, говорят этому чепушиле — давай, рассказывай, с кем лупишься, где и как. А он так кудряво в ответ… Сейчас, дословно вспомню…

Плеш напряг лицо — будто выжимая из тюбика с мозгом заветные капельки памяти.

— Нет… Слово в слово уже не воспроизведу. Но смысл был примерно такой — мы, мол, живем как собаки на севере, в условиях вечного неустройства. И любовь у нас тоже собачья. На зоне просто все отчетливей обозначено, а сущность та же. А вот, например, ближе к экватору, где плещется теплое синее море, где цветут блаженные зеленые острова и скользят сказочные белые яхты, там… Там дело обстоит по-другому…

— И че же там по-другому? — спросил кто-то из чертей.

— Вот и у чепушилы об этом поинтересовались. Чего там, говорят, по-другому? Тоже мужики и бабы. Или нет? Обоснуй, говорят.

Черти на нижней полке к этому времени слушали Плеша очень внимательно, вылупив на него острые и тревожные глаза. Молчала и верхняя тьма — и молчание ее словно набухало понемногу чем-то грозным и нехорошим.

— А чепушила? — спросил один из чертей.

— А чепушила отвечает — разница есть. Там люди привлекательнее, чем здесь. Намного. И еще, говорит, у самых красивых девушек есть хуй.

— В натуре? Так и говорит?

— Угу. Его тут же спрашивают — и как ты насчет этого самого? Как к такому относишься?

— А он?

— А он, значит, говорит — ну как… Поначалу, конечно, смущаешься, стыдишься. Краснеешь иногда. Но постепенно привыкаешь. И через пару лет даже начинаешь видеть в этом какое-то ленивое южное очарование.

— Бля-я-я-я. Он в дуб въебался. Так и сказал при двух жуликах?

— Ну.

— И что дальше?

— Все в клетке дыхание затаили, ждут, что дальше будет. И кто-то из крадунов тихо так его спрашивает — и что же ты с этими хуями делаешь? Трогаешь, теребишь? Чепушила так улыбается и говорит — да, бывает и такое. Тереблю иногда… Вор тогда еще тише спрашивает — а может, и того, ртом касаешься? А чепушила опять улыбается и подтверждает — и такое тоже случается…